История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта - Филипп-Поль де Сегюр

Эти несчастные, подойдя к городским воротам, не без мучительного колебания прошли их. Их взоры постоянно обращались к Москве, как будто они прощались со святым городом. Но мало-помалу их унылое пение, их рыдания затихли вдали, теряясь на обширных равнинах, окружающих Москву.

Люди бежали поодиночке или толпами. Дороги в Казань, Владимир и Ярославль на протяжении сорока лье были покрыты беглецами, которые шли пешком, и лишь немногие использовали всякого рода повозки. В то же время принятые Ростопчиным меры к тому, чтобы не допустить упадка духа и сохранить порядок, удерживали многих из этих несчастных до самого последнего момента.

К этому следует добавить назначение Кутузова, оживившее надежды, лживые донесения о победе при Бородине и колебания, естественные в тот момент, когда люди покидают свой единственный дом; наконец, недостаточное число транспортных средств, поскольку много повозок было отдано в армию.

Кутузов, побежденный при Бородине, всюду слал письма, объявляя о своей победе. Он обманывал Москву, Петербург и даже командующих другими русскими армиями. Александр передавал эти лживые донесения союзникам. В первом порыве восторга он бежал к алтарям, осыпал армию и своих генералов почестями и деньгами, приказал провести празднества, благодарил небеса и назначил Кутузова фельдмаршалом за его поражение.

Большинство русских подтверждают, что их император был попросту обманут этим донесением. Они до сих пор не знают о мотивах обмана, который поначалу принес Кутузову знаки отличия, сохраненные за ним впоследствии, а затем навлек на него угрозы, так и не приведенные в исполнение.

Если поверить нескольким его соотечественникам, которые, возможно, были ему врагами, то мотивов могло быть два. Во-первых, он не хотел ужасным донесением поколебать и без того малую устойчивость, которой обладал Александр. Во-вторых, он волновался по поводу того, что его донесение могло прибыть в день именин владыки.

Москва пребывала в заблуждении недолго. Тревожный слух о потере половины армии тут же пронесся по городу. Однако власть предержащие продолжали говорить тоном высокомерным и угрожающим; многие жители, верившие им, оставались; они были охвачены мучительным страхом, испытывали чувство гнева, но не теряли надежды. Они молились и уповали на небеса; вдруг раздались крики восторга, и люди выбежали на улицы. Они увидели крест главного собора и хищную птицу в цепях; последнее было вещим символом того, что Бог схватит Наполеона и доставит его в их руки.

Ростопчин извлек пользу из всех этих событий. Он приказал отобрать самых маленьких людей из числа взятых в плен и показать их народу, чтобы слабость врагов возбуждала мужество; он также лишил Москву всякого рода припасов.

Ему удавалось сохранить порядок, который был особенно необходим в тот момент, когда все увидели живые свидетельства бедствия при Бородине: длинный обоз с ранеными, их стоны, их одежда и белье с запекшейся кровью, самые знатные из них наравне со всеми — непривычное и пугающее зрелище для города, который на протяжении длительного времени не знал ужасов войны.

Ростопчин вновь обратился к народу. Он заявил, что будет защищать Москву до последнего, и добавил, что в течение двух дней даст сигнал. Он советовал людям вооружаться топорами и особенно вилами, «поскольку французы не тяжелее, чем хлебные снопы». Что касается раненых, то он приказал проводить службы в церквях и освящать воду для их скорого выздоровления. На следующий день он собирался направиться к Кутузову «для принятия окончательных мер в целях истребления врага». И затем, сказал он, «мы пошлем этих гостей к черту; мы прогоним вероломных негодяев и сотрем их в порошок».

Кутузов никогда не терял надежду на спасение страны. В ходе битвы при Бородине он использовал народное ополчение для подвоза амуниции и помощи раненым, он поставил ополченцев в ряды армии. Он отступил в порядке, подобрал раненых и оставил неизлечимых на попечение врага. Он приостановил стремительное наступление Мюрата. Тринадцатого сентября Москва наблюдала огни русских бивуаков.

Национальная гордость, выгодная позиция и работы, которые ее укрепляли, — всё возбуждало веру в то, что генерал Ростопчин намерен спасти столицу или погибнуть вместе с ней. Кутузов колебался и, наконец, из соображений политики или благоразумия, решил оставить московского губернатора отвечать за всё в одиночку.

Русская армия, занимавшая позицию в Филях перед Москвой, насчитывала 91 тысячу человек; из них 6 тысяч казаков и 65 тысяч прежнего войска — остаток 121-тысячной армии, находившейся у Москвы-реки, — и 20 тысяч новобранцев, вооруженных наполовину ружьями, наполовину пиками.

Французская армия, насчитывавшая 130 тысяч человек накануне великой битвы, потеряла около 40 тысяч при Бородине; осталось, следовательно, 90 тысяч человек. Маршевые полки и дивизии Лаборда и Пино должны были присоединиться к ней, так что перед Москвой она насчитывала уже 100 тысяч. Движение этой армии замедлялось 600–700 орудиями, 2500 артиллерийскими повозками и 5000 возами для багажа. Военных припасов у нее хватило бы только на один день битвы. Возможно, что Кутузов принял в соображение численное несоответствие своих сил с нашими. Впрочем, мы можем высказывать только предположения на этот счет.

Верно только, что этот старый генерал обманывал губернатора до последней минуты. Он клялся ему своими седыми волосами, что погибнет вместе с ним перед Москвой! И это было тогда, когда губернатор узнал, что ночью, в лагере, в совете, было уже решено покинуть столицу без битвы!

Получив это известие, Ростопчин, взбешенный, но непоколебимый, пожертвовал собой. Терять время было нельзя, надо было торопиться. От Москвы уже не скрывали участи, которая ее ожидала. С остававшимися в ней жителями не стоило церемониться и при том необходимо было заставить их бежать ради собственного спасения.

Ночью эмиссары стучали во все двери и предупреждали о пожаре. Зажигательные снаряды были заложены во все подходящие места и в особенности в лавки, крытые железом, в торговом квартале. Пожарные насосы были увезены. Отчаяние достигло высшего предела, и каждый, сообразно своему характеру, либо негодовал, либо покорялся. Большинство собиралось на площадях. Люди теснились друг к другу, расспрашивали и искали поддержки и совета друг у друга. Многие бесцельно бродили, одни — совершенно растерявшись от страха, другие — в состоянии сильнейшего отчаяния. И вот армия, последняя надежда народа, покинула его! Она прошла через город и увлекла за собой еще довольно значительную часть населения.

Армия прошла через Коломенские ворота, окруженная толпой испуганных женщин, детей и стариков. Люди бежали по всем направлениям, по всем тропинкам и дорогам, прямо через поля. Они не захватили с собой никакой пищи, но были нагружены пожитками. За неимением лошадей многие сами впрягались в телеги и везли скарб, маленьких детей, больных жен и престарелых родителей — словом, всё, что у них было самого дорогого в жизни. Лес служил им убежищем, и они жили подаянием своих соотечественников.

В этот самый день печальная драма закончилась ужасной сценой. Когда настал последний час Москвы, Ростопчин собрал всех, кого только мог, и вооружил. Тюрьмы были открыты. Грязная и отвратительная толпа с шумом вырвалась из них. Несчастные бросились на улицы со свирепым ликованием. Два человека, русский и француз, один — обвиняемый в измене, другой — в политической неосторожности, были вырваны из рук этой дикой орды.