Самый Странный Бар Во Вселенной - Флетчер Прэтт

***

Все немного помолчали. Бреннер спросил:

– Но какое отношение ко всему этому имеет шар для боулинга?

– Вот что, – сказал Мэдисон Лиф, – сейчас я направляюсь в Форт Остерхаус, чтобы предложить эту вещь коменданту в обмен на шар мистера Джексона, если данный объект удастся обнаружить. Тем самым мы сохраним все декоративные элементы в целости.

– Почему бы вам не подождать? Пусть ваш клиент выйдет из тюрьмы, тогда вы возьмете его с собой, чтобы он вам показал, где шар.

Мэдисон Лиф подбоченился.

– Все может кончиться тем, что он предъявит права на вещь, которая на самом деле является брошенной и ничейной, – сказал он. – Если шар после его освобождения отыскать не удастся, проблем с законом не будет. И в конце концов, я взялся за дело бесплатно. Уверен, что могу претендовать на незначительную компенсацию. – Он допил своего «Роб Роя» и подхватил шар для боулинга. – Всего вам доброго, господа.

Гросс пристально смотрел ему вслед.

– Если бы у кузена моей жены Августа было что-то подобное… – начал он.

– … он, вероятнее всего, оказался бы одним из тех парней, которые приходят от зрелища в такой восторг, что не могут воспользоваться тем, что видят, – продолжил Бреннер. – Мистер Коэн, дайте мне еще один скотч с содовой.

Молодой мистер Китинг из библиотеки присоединился к обществу, собравшемуся в баре, заказал свой обычный ром с колой и уселся послушать рассказ мистера Гросса о том, как его дядюшка Мориц был арестован за то, что держал живого угря в ванне своего номера в гостинице в Коламбусе. Мистер Гросс как раз дошел до того места, когда люди из обслуживания в номерах отказались доставить коробку земляных червей для угря; но тут повествование было прервано звуком, который заставил всех обернуться. Содрогнулись женские плечи, скрытые элегантным ситцевым платьем, и звук повторился – это, несомненно, было рыдание.

– Пьяная истерика? – предположил мистер Джефферс.

– Вряд ли она набралась здесь, – сказал мистер Коэн. – Я дал ей сегодня только одного «Александра», а эта леди выглядит вполне прилично. Но Гавагану все это не понравится; такие вещи вредят торговле.

Он решительно и мрачно обошел вокруг стойки и опустил обе руки на стол плакальщицы.

– Прошу прощения, мадам… – начал бармен.

Сидя вполоборота к нему, она сунула руку в сумочку в поисках носового платка. И тут Китинг воскликнул: «Да это же Дотти Эйхман!» – и тотчас бросился к рыдающей леди.

– Лучше не надо, – пробормотал мистер Виллисон. – Женщины плачут, потому им это нравится, и вы не услышите от них «спасибо», если испортите им одно из самых дивных удовольствий в жизни.

– О, идите сюда и познакомьтесь с ней, – сказал Китинг. – Она очень милая; может, мы сможем сделать так, чтобы она не плакала.

Дотти Эйхман изо всех сил старалась сдержаться. Она была брюнеткой, притом довольно милой. Китинг сказал:

– Привет, Дотти. Разреши представить тебе мистера Виллисона?

– Как поживаете? – Она протянула новому знакомому тонкую ручку. – Разве вы не присядете?

– Ты уверена, что не хочешь… – начал Китинг.

– О, я вела себя так глупо. Мне станет гораздо лучше, если я смогу с кем-нибудь поговорить обо всем. Пусть мистер Коэн принесет вам выпить, а я возьму еще порцию «Александра».

Китинг и Виллисон приняли приглашение. Первый спросил:

– В чем дело, Дотти? Поссорилась с родственниками мужа?

– Нет, с Томом. – Она слабо улыбнулась Виллисону. – С моим мужем.

– Мы с Дотти всегда выручаем друг друга из беды, – сказал Китинг. – Она была в Марибе, в Австралии, когда я служил адъютантом на военной базе, и мы пообещали, что будем защищать друг друга. Каждый раз, когда кто-то из парней-летчиков начинал к ней подлетать – мы сообщали, что помолвлены. И каждый раз, когда кто-нибудь из стюардесс начинал поглядывать в мою сторону – мы снова говорили, что помолвлены. Увы, я так и не смог убедить ее сделать это на самом деле.

– Тебе следовало бы радоваться, что так вышло, – сказала Дотти. – Словно проклятие какое-то. – Она сделала глоток.

– О чем идет речь, простите за назойливость? – поинтересовался Виллисон.

– О том, что со мной случилось. – Она заговорила с Китингом. – Помнишь тот случай, когда нашли полковника?

– Того, со странной фамилией – Поселтвейт, или Тромортон, или вроде того?

– Правильно, – сказала Дотти. – Я все обдумала; мне кажется, именно тогда все это и началось. Нет, подождите, началось не тогда. Начинать надо с моего рождения; мои родители хотели мальчика, так что они выразили свое разочарование, пытаясь воспитывать меня как мальчика. Они никогда не учили меня готовить, шить или делать то, что обычно делают девочки; и когда настало время поступать в институт, они захотели, чтобы я выбрала инженерную специальность. Но у меня просто не было способностей: я не могла запомнить формулы и не слишком хорошо разбиралась в математике. Мне нравилось только одно – переделывать механизмы; в итоге я ушла из института и изучала механику в мастерской. В общем, я снова занималась тем, чем обычно занимаются мужчины.

Китинг прервал ее:

– Дотти была очень способной. Она получила звание капитана, а у нас в Марибе руководила техническим подразделением.

– Ну, как-то так… – согласилась Дотти. – Понимаете? Я готова была служить в армии, и все ко мне очень хорошо относились, хотя я оставалась единственной женщиной в мужском подразделении. А потом однажды вечером привели этого полковника.

– Я теперь вспомнил, – сказал Китинг. – Его фамилия была Пендерматтер.

– Да, именно так, – подтвердила Дотти. Она обернулась к Виллисону: – Не знаю, понимаете ли вы, как обстояли дела в Австралии. Иногда самолеты сбивали в пустыне, и если летчики не могли вернуться в цивилизованные места, то довольно быстро погибали. Даже тогда, когда все обстоятельства складывались в их пользу, – они не могли отыскать воду. И вот американцы и австралийское правительство наконец договорились с бушменами, что за каждого летчика, которого доставят живым, будет выдаваться награда. То же касалось и японцев; а за наших людей награда выдавалась соответственно званию спасенного. Награда, которая больше всего нравилась бушменам, – значок в форме подсолнуха с надписью «Голосуйте за Лэндона». Такую награду давали за спасение майора.

Китинг снова вмешался:

– У нас кончились эти значки, и начальству пришлось заказать еще. Подрядчики, должно быть, подумали, что мы с ума сошли.

***

(Дотти допила свою порцию «Александра».) Эти бушмены – примитивные существа, но они очень сообразительны. Они умеют считать только до семи, но они очень скоро научились различать знаки отличия; и если кто-то пытался их надуть, всучив значок Рузвельта или медаль Св. Христофора, они начинали вопить и угрожать, что больше никого не приведут, так что нам приходилось расплачиваться с ними так, как они требовали. И вот один из них привел полковника… как его?… Пендерматтера. Он направлялся на какое-то гражданское мероприятие в Аделаиду и надел свою лучшую парадную униформу со всеми знаками отличия – он напоминал рождественскую елку с зажженными огнями.