Ни слова правды - Ульян Гарный

Любое вмешательство в этот процесс создает помехи, которые могут исказить и даже блокировать и без того хрупкую связь. Произведения, созданные без подключения к вечному генератору, не имеют необходимой силы психологического воздействия на умы массовых потребителей, а значит, не могут в полной мере соответствовать задачам идеологии.

Поскольку законы мироздания созданы по всеобщей универсальной модели, уместно провести аналогию с законами проводимости электрического тока. Чем больше сопротивление проводника, тем меньше сила тока.

Каждая творческая личность обладает удельной проводимостью потока посланий Универсума – мерой способности не искажать смысл полученных сообщений.

Но идеальный приемник не может контролироваться представителями господствующей идеологии, поэтому с необходимостью следует создание специального резистора (активного сопротивления) в виде цензуры.

Только могучий проводник способен сквозь резистор цензуры протащить суждения, не вписывающиеся в идеологически правильные рамки».

Очнулся я в машине от собственного храпа, «дэзовцы» лыбились одними глазами, но также смотрели перед собой с отсутствующим лицами. Беппе заметил, что я проснулся, вопросительно посмотрел на меня, никогда бы не подумал, что можно взглядом высказать «Чего изволите?» с таким артистизмом. А изволил я беседы.

– Итак, Беппе, можем ли мы с вами обсудить наши вопросы? – спросил я его.

– Разумеется, господин, наш диванчик расположен в куполе тишины, наши спутники нас не слышат, а если бы и услышали – не беда, ни один из них не знает русского. Слышат нас только Виктор и Настя, но их тоже можно пересадить к охране, – объяснил Беппе.

– Нет, этого не требуется, я думаю, они и так знают достаточно, иначе полковник не применил бы к ним «Чистый лист», – отказался я.

– А, не берите в голову! Аркадий Михайлович, при всем моем к нему уважении, зациклен на выполнении инструкций, протоколов и прочая. Хотя, нужно признать, неожиданная казнь всего окружения всегда хорошо сказывается на сохранении режима секретности, но плохо отражается на корпоративном духе, – улыбнулся доктор.

– Да, вы правы, полковник этого не учел, иначе не стал бы меня приводить в чувство раньше, чем сделал свое черное дело, – согласился я.

– Он вас разбудил, чтобы сделать сопричастным, просто недооценил ваших выдающихся боевых возможностей. При той дозе наркотиков, которые он вам вкатил, ни один Брюс Ли не смог бы и пошевелиться, не то чтобы устроить заварушку. А ведь Бударин способен вступить в противоборство с целым взводом, и я бы не поставил на несчастный юнит ни пфеннига. Собственно, из-за беспокойства за мою жизнь Саппо представил нас лично, чтобы вы не переключили свое зубодробительное внимание на меня, – лукаво поблескивая пенсне, рассказывал доктор, – но не судите Бударина строго, он слепо следовал каким-то там пунктам какого-нибудь устава.

– Пусть полковник себе лечится, расскажите лучше о сделках Лобаня, – решил взять быка за рога я, хотя, признаться, еще немного послушал бы про то, какой я крутой.

– О, это слишком широкий вопрос, кстати, раз уж вы его так называете, правильно – Чен Лобань. Но я понимаю, о чем вы спрашиваете: о его сделках с людьми. Я сразу отмечу, чем отличается ваша сделка от всех остальных: он вас нашел сам и предложил ее заключить, тогда как обычно люди ищут возможности и пытаются заинтересовать его предложениями и, как правило, общаются с посредниками: со мной, другими сотрудниками или специально созданными сомбрэнами. Если предложение интересное, Саппо просто позволяет заключить сделку, если нет, предоставляет нам самим решать, как использовать обратившегося.

– А отчего такие привилегии для моей скромной персоны? – поинтересовался я.

– О, об этом сейчас напряженно размышляют и ваши друзья, и недоброжелатели. Я вынужден честно признаться, что не знаю ответа на этот вопрос. Сам я, к примеру, здорово попотел, прежде чем смог предложить свои услуги Саппо, а усилия, которые мне пришлось приложить, чтобы попасть в его ближайшее окружение, можно назвать поистине титаническими. Предвосхищая ваш вопрос о нашем столь расторопном противнике, поясняю: существует несколько группировок, по разным причинам страстно желающих вашей нейтрализации. Первые: идейные противники Саппо, которые находятся в состоянии давней конфронтации с ним и считают благом уничтожение всех его начинаний. Вторые: идейные сторонники Саппо, не желающие ему успехов по соображениям корпоративного соперничества. То есть вторые желают его унижения перед вышестоящей инстанцией. И те и другие – люди тертые и готовые на все, в чем вы уже смогли убедиться. Я понятно объясняю? – прервал речи Беппе, внимательно наблюдая за мной.

– Вы обладаете уникальной способностью говорить, не сообщая никаких сведений. Первые, вторые, нельзя точнее! – возмутился я.

– На общий вопрос – соответствующий ответ, – спокойно парировал Беппе.

– Хорошо, тогда скажите: люди, которые за день до нашей встречи с Ченом Лобанем напали на меня и вывезли в лес, к какой группировке принадлежат? – скрывая раздражение, но пытаясь быть как можно точнее в формулировках, сказал я. Посмотрим, как теперь ему удастся юлить.

– Вы имеете в виду Короткого и компанию? – задал Беппе риторический вопрос и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Мы не знаем, к какой организации они принадлежат, но, судя по методу воздействия и отсутствию ресурсов, – это люди, которых мы договорились называть первыми. Личностный состав установлен и взят под наблюдение, помешать нам во время путешествия им будет весьма затруднительно. Но пусть вас не беспокоят ни первые, ни вторые, чем чаще они себя будут проявлять, тем удобнее их брать под контроль. Пока мы едем, они наверняка целый фейерверк устроили. Если захотите, потом кинофильм об этом посмотрим. А поскольку мне поручено все вам рассказывать, а у вас сложилось превратное впечатление, что я скрываю какие-то сведения, я поведаю вам историю о сделке, обстоятельства заключения которой мне доподлинно известны. Итак, представим амбициозного молодого человека, не лишенного таланта, который решил посвятить себя врачеванию недугов. В эпоху потрясений и войн ремесло более чем востребованное, тем более что он был убежденный национал-социалист, а значит, обласкан вниманием власти. Здесь следует напомнить, что большинство немцев поддерживали режим Гитлера, иначе он не смог бы сделать того, что ему удалось совершить: пройти путь от унтер-офицера до главы государства. Не стоит нас судить очень строго, Германия находилась в тяжелом положении: проигранная война, революция, интервенция. И как следствие: инфляция, безработица, разруха. Еще в начале тридцатых во многих округах Германии стояли оккупационные войска. А обесценивание денег шло такими темпами, что заработную плату выдавали каждый день до обеда, ибо к вечеру на эти деньги уже ничего нельзя было купить. Подняли голову коммунисты, а их боялись на тот момент как чумы. Естественно, немцы страдали от чувства неустроенности, они ощущали себя не только побежденными, но и несправедливо отброшенными на задворки Европы. Единственными, кто предлагал достойный путь спасения и возрождения, были, как казалось большинству, национал-социалисты. После окончательной победы этой идеологии многим не понравились жесткие меры нового правительства. Об этом неплохо сказал пастор Мартин Нимеллер: «Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист. Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ. Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза. Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не еврей. А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать».