Седьмая Луна. Декамерон - Андрей Коробов

и барельефами. Словно гид в мусейоне, он рассказывал:

— Шутка ли, вера в Противоположности родилась на Востоке. Оттуда она расползалась во все уголки Дельмейской империи. По ту сторону Экватора её загубили в зародыше. Зато на Западе гармонизм дал устойчивые ростки. Саргузы стал одним из первых Городов, где установились первые общины неофитов.

— Ого, синьор, — восхитился бездомный. — Не знал, что инквизиторам преподают историю Равновесного Мира. Вы же персекутор, не так ли?

«Религиоведение, — поправлял его про себя Флэй небрежно. — Тоже мне, эрудит…»

— А ты, старый, думал, нас только убивать учат? — усмехнулся он свысока. — Я раньше куратором был. Что преподавали нам, наш отдел вдалбливал в головы магам.

— Вот оно что! — понял профессор. — Это многое объясняет.

Его слов ренегат не услышал. Ни с того, ни с сего на него нахлынул хрономираж.

Говорили всё также по-дельмейски. Более того, Альдред увидел в дальнем конце галереи два силуэта. Женщина-фантом, одетая в античных традициях множества полотенец. И рослый легионер со шкурой леопарда, нахлобученной поверх шлема. В руках его блеснул клинок окровавленного гладия.

— Пощадите, умоляю! — взмолилась какая-то женщина.

— Грязная потаскуха! — рявкнул солдат. — Раньше надо было думать! Пантеон не прощает ереси. Ну что, помог тебе твой Аид?..

Он вонзил гладиус в её живот и распорол, пуская кровь и внутренности наружу.

— Твой ублюдок и вдоха не сделает, шлюха.

Судя по всему, сектантка была беременна.

Хрономираж растворился. Альдред вернулся в реальность, не успев ужаснуться. Немудрено, что гармонисты ненавидели язычников: те не щадили никого, жестоко истребляя любого, кто противился воле Пантеона. Победа Противоположностей — парадокс. Чудо, которое оправдывают истинностью веры. Но не всё так просто.

«Аид?.. Это же… Серость».

Флэй понял, о чём говорил тот легионер. Но отказывался верить в то, что Свет и Тьма — ложные образы, за которыми стоит Сила, кроющаяся в тени Тонкого Мира. Он, как гармонист, сошёл бы с ума. Когда всё, чем ты жил, является всего лишь чьей-то ложью, наступает самый настоящий конец света. Уж лучше пропустить мимо ушей.

— Язычники не терпели сектантов. Поэтому и загнали их глубоко под землю. Какое-то время гармонисты могли спокойно молиться и распространять свою веру. Однако рано или поздно их настигли. Саргузы — город, возведённый поклонниками Пантеона.

Альдред свернул вслед за профессором в узкий коридор.

— Здесь проистекала их религиозная жизнь. Тут же они и умирали. Естественно и насильственно. Таких катакомб, как эти, сохранилось мало. Многие разрушили, где это было возможно. Эти — под Городом. Обвалы повлекли бы за собой колоссальный ущерб. Когда сюда нагрянули солдаты и вырезали всех, подземелье просто запечатали.

Впереди их ждала насыпь, которая вела, судя по всему, обратно в канализацию.

— Но, когда племена луров дошли до южных пределов Западного Аштума, отвергли своих божеств и приняли веру в Противоположности, их снова открыли. Некоторое время гармонисты хоронили там священников. А когда полезли твари из Серости, запустили инквизиторов. Порталы закрыли, а катакомбы оставили, как есть. И с тех пор тут только ошиваются всякие маргиналы. Вроде тебя, старик.

Профессор что-то пробурчал протестующе. Но его заглушил хрономираж.

Флэй увидел в соседней ротонде сборище фигур в балахонах. Это были всё те же язычники, только уже эпохи Шести Лун. Проснувшиеся маги-отступники, собравшиеся для проповеди о Пантеоне и вере их предков. Жрец сообщал, расставив руки в стороны:

— Боги живы, покуда в них верят. Наша любовь к ним приблизит час, когда истинные хозяева мира сбросят свои оковы и восстановят изначальные законы. Власть Людей — это выдумка прихлебателей из Тонкого Мира. Настоящие правители Аштума — Пантеон и его дети…

Видение оборвалось. Ренегат осёкся, тяжело задышал. Он остановился, чтобы поразмыслить над увиденным. Ему стало дурно.

«Какая же это всё-таки чушь. Язычники, гармонисты — две эти конфессии напоминают обезьян, что перекидываются кусками дерьма. Кто в кого побольше запулит. Отвратительно. И ради чего? Ради превосходства и подавления одними других? Где та самая настоящая правда, о которой все они поют?»

Альдред и подумать не мог, что та кроется где-то посередине. Более того, он сам должен был определить, во что верить. И всё же, ренегат и не заметил, как начал вставать на верный путь. Истину — свою собственную — ему следовало открыть самостоятельно.

Сызнова.

— Синьор инквизитор! — окрикнул предателя бродяга. — Что ж Вы там стоите?

Маттео Цанци уже дожидался попутчика на насыпи. Флэй вздохнул, так ему и не ответив. Просто нагнал его и буркнул, поравнявшись:

— Красивые барельефы. Вот и засмотрелся.

Бродяга поглядел ему за плечо и заявил недоумённо:

— Там ничего нет.

— Идём уже, старик.

Из катакомб предатель и профессор действительно вышли в канализацию. Вернее, так думал Альдред. На деле они очутились в месте, где водостоки плотно примыкали к подземному гражданскому убежищу.

Его возвели уже ларданские зодчие по приказу герцогского предка-норманна. На Полуострове извивался целый клубок мелких феодалов, которые хотели бы прибрать этот регион себе. Так что на случай артиллерийских обстрелов предусмотрели такие сооружения. Всего по Саргузам их насчитывалось порядка десяти-двенадцати.

Все старые. Да и пускали туда не абы кого, а сливок общества, ремесленников и промышленников. Тех, кто мог бы отстроить Город после осады. По всей видимости, когда пришёл Чёрный мор, о них даже и не подумали.

«Тем лучше», — считал Флэй.

— Куда-то не туда ты меня завёл, — проворчал он.

— Вовсе нет, — уверял Маттео Цанци. — Это старое убежище. Отсюда есть спуск прямо к стокам. Пройдёмся по ним немного — и выйдем в коллектор, откуда вода стекает в море. Большую часть пути мы уже перемахнули, синьор.

Альдред нервно ощупал пальцами цевье лупары.

— Твоё счастье, если не врёшь, — пригрозил ему он.

Их разговор внезапно прервал чей-то гулкий рокот, что доносился из глубин убежища. Ничего подобного Флэй не слыхал ни разу за свою жизнь. Его сердце подпрыгнуло в горло. Кадык рвался из глотки. По вискам побежал пот.

«Что это, мать его?..» — призадумался ренегат.

— Поторопимся, — шептал бродяга, успокаивая его. — Мы обогнём белых и спустимся вниз. Не создавайте шуму только.

Сказано — сделано. Флэй не ответил даже профессору. Они поднялись по решетчатым ступеням в кованый переход. Шажок за шажком, лишь бы не издавать больше звука, чем крысы. Во тьме убежища что-то большое лениво перебирало ногами.

Альдред крался впереди, держась периодически за острые перила. Как вдруг раздался грохот. Флэй обернулся. Ржавый железный пол под бродягой провалился. Профессор вскрикнул и обрушился на песок. Фонарь вывалился из рук.

Не разбился — и ладно.

Маттео Цанци сморщился, захрипел. Ему позабылось правило о предельной тишине. Он закричал: судя по