«Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен

Согласно наблюдениям, произведенным во вторник, результаты которых теперь вычислены, мы находились в тот день примерно на 79°08' северной широты. Следовательно, за три дня, начиная с субботы, продвинулись на 8́ – дело идет все лучше и лучше.

Почему нет снегу? Приближается Рождество, а что за Рождество без снега, падающего густыми хлопьями? За все время дрейфа ни разу не шел снег. Твердая крупа, падающая изредка, не может идти в счет. О, чудесный белый снег, так мягко и тихо сыплющийся с небес и сглаживающий все неровности своей бархатистой чистотой – нет ничего красивее тебя! Чудесная, мягкая белизна! Эта бесснежная ледяная пустыня похожа на жизнь без любви, в ней нет ничего, что смягчало бы пейзаж; следы борьбы и ледяных сжатий резко выступают, будто они только что возникли; труден путь путешественника по этой бугристой, неприветливой поверхности.

Любовь – это снег жизни; она проникает глубже и мягче всего в раны, полученные в битвах жизни. Любовь белее и чище, чем сам снег. Что жизнь без любви? Она похожа на лед, холодный, пустынный, истерзанный, гонимый ветром и бурей. Ничто не закрывает зияющих щелей, ничто не смягчает ударов от столкновений, ничто не округляет острых ребер разбитых льдин – и ничего нет вокруг, кроме голого, истерзанного льда».

«Суббота, 16 декабря. После обеда спокойно вошел в салон Педер и рассказал, что слышал на льду много разнообразных звуков; с севера доносится звук, совершенно похожий на то, как будто лед ударяется о землю. Затем вдруг в воздухе разнесся такой гром, что даже собаки вскочили и залаяли. Бедняга Педер, над ним смеются, когда он приходит с рассказами о своих бесчисленных наблюдениях. А между тем он действительно самый тонкий наблюдатель».

«Среда, 20 декабря. Когда я завтракал, ворвался Педер и закричал, что он, кажется, видел на льду медведя и что Пан умчался, как только его спустили с привязи. Я с ружьем выскочил на лед и увидел там при лунном свете множество людей, но никаких признаков зверя. Прошло немало времени, пока вернулся Пан; он, видно, преследовал медведя далеко на северо-запад. Нашли его следы, зверь подходил совсем близко к судну.

Свердруп и кузнец Ларс соорудили большой медвежий капкан, который сегодня установили на льду. Я опасаюсь, что в западню больше будут попадать собаки, чем медведи; поэтому капкан подвесили на перекладине так высоко, чтобы собаки не могли допрыгнуть до приманки – куска сала, прикрепленного около зажима капкана. Все собаки сидят теперь вечером на борту и без умолку лают на это новое сооружение на льду, освещенное луной».

«Четверг, 21 декабря. Удивительно, как быстро и однообразно течет время. Сегодня самый короткий день, хотя в сущности у нас здесь нет никакого дня; но теперь мы снова идем навстречу солнцу (и лету!)… Пробовали сегодня измерять глубину, вытравили 2100 метров линя и не достали дна. Длиннее линя у нас нет – что же делать? Кто мог предвидеть, что встретим такую глубину! Целый день на небе стояла световая дуга, как раз напротив луны; выходит, что есть и «лунная радуга», но, насколько я мог разглядеть, без красок».

«Пятница, 22 декабря. Ночью убили медведя. Первым заметил его стоявший на вахте Якобсен. Он выстрелил и попал в лапу. Зверь обратился в бегство. Тогда Якобсен прибежал в каюту и объявил об этом. Мугста и Педер вышли на палубу, за ними Свердруп, которого разбудили. Медведь снова шел к кораблю, но тут он разглядел перекладину с капканом и повернул туда. Он долго пялил глаза на это сооружение, оглядывал его сверху донизу, затем поднялся осторожно на задние лапы и, опершись правой лапой на подпорку как раз у самого капкана, уставился в раздумье на великолепный кусок сала.

Видимо, ему не по душе пришлась безобразная зубчатая рама. Свердруп стоял на палубе и наблюдал: все кругом было залито мягким лунным светом. Сердце Свердрупа усиленно колотилось; с минуты на минуту он ждал, что капкан захлопнется. Но медведь подозрительно помотал головой, медленно опустился снова на все четыре лапы, обнюхал осторожно стальной трос капкана, прошел вдоль него по льду до того места, где трос был обмотан вокруг большого тороса, обошел самый торос, словно исследуя, как все ловко устроено, потом снова прошел медленно вдоль троса, поднялся, как и раньше, опираясь передними лапами на один из столбов, еще некоторое время поглазел на западню и – снова помотал головой, вероятно подумав: «ловкую штуку соорудили эти негодные плуты для меня», и… снова направился к кораблю.

Когда он находился шагах в шестидесяти от борта, раздался выстрел Педера. Медведь кувырнулся было, но быстро вскочил и обратился в бегство. Тогда выстрелили Якобсен, Свердруп и Мугста. На этот раз медведь свалился между ледяными торосами. Его сейчас же ободрали и – в шкуре нашли дыру лишь от одной пули, на которую заявили претензию трое – Педер, Якобсен и Мугста. Свердруп от своих притязаний, поскольку он стрелял со шканцев, отказался. Так как медведь упал сразу же вслед за выстрелом Мугста, тот кричал: «Это я его угостил!». Якобсен клялся, что это он попал, а Бентсен, стоявший в роли наблюдателя, готов был хоть сейчас отдать голову на отсечение, что медведя уложила пуля Педера. По этому важному вопросу так и не было достигнуто соглашение в течение всего плавания.

Чудесно светит луна! В разных направлениях сжимаются льды. Сегодня перенесли на палубу наши запасы пироксилина, пушечного и ружейного пороха, здесь не так опасно держать их, как в трюме. В случае пожара или чего-нибудь подобного взрыв в трюме мог бы разнести стенки корабля, и мы пошли бы ко дну, не успев даже глазом моргнуть. Часть пороха сложили на баке, часть на капитанском мостике, откуда его легко, в случае надобности, сбросить на лед».

«Cуббота, 23 декабря. Сегодня, как говорят в Норвегии, «маленький рождественский сочельник». Утром я отправился далеко на запад и домой вернулся поздно. Лед повсюду торосистый, но местами попадаются и ровные поля. Вдалеке наткнулся на новую полынью, но не решился через нее переправиться, так как лед был слишком тонок. После обеда попробовали в виде рождественской забавы взорвать лед четырьмя шашками пироксилина. Большим железным буравом, который взяли с собой специально для этой цели, пробуравили во льду отверстие, затем опустили заряд с куском электрического провода примерно на 30 сантиметров ниже поверхности льда. Все отошли. Нажали кнопку, глухой треск и – вода с осколками льда брызнула кверху.

Хотя взрыв произошел на расстоянии 37 метров от судна, «Фрам» так тряхнуло, что все на нем задрожало и со снастей осыпался иней. Во льду мощностью около 1,2 метра пробито сквозное отверстие; вообще же, если не считать небольших трещин вокруг, взрыв не оставил заметных следов».

«Воскресенье, 24 декабря. Сочельник. 37 градусов мороза. Сияющий лунный свет и бесконечная тишина полярной ночи. Брожу одиноко по льду. Первый сочельник вдали от дома. Как я тоскую! Наблюдение дало 79°11'. Никакого дрейфа. Находимся двумя минутами южнее, нежели шесть дней тому назад». В дневнике моем ничего больше нет об этом вечере, но когда я о нем вспоминаю, – все встает передо мной, как воочию. На борту царило необычайно торжественное настроение. Сокровенные мысли всех и каждого, по-видимому, уносились к родному очагу, но ни за что на свете нельзя было обнаружить этого перед товарищами; поэтому люди шутили и смеялись больше обыкновенного.