Свитки Магдалины - Барбара Вуд

– Уезерби пишет о том, в каком они состоянии и когда он выслал их?

– Нет, но он пишет, что ему не терпится поскорее услышать от вас.

– Ха! Вот это поворот! – Бен отвернулся, и в это мгновение им тут же завладел Давид. Знакомый Джуди флегматичный взгляд, когда древнее прошлое, словно занавес, опустилось на лицо Бена. Он отошел от нее, не сказав ни слова, прошел в спальню и рухнул на постель.

Джуди решила провести это время с пользой, принесла в столовую пишущую машинку и начала печатать перевод свитков.

Одиннадцатый свиток пришел на следующий день. Бен изнывал все время, расхаживал по квартире, нервничал, словно попавший в клетку зверь. Временами Джуди, сидя в столовой, слышала, как Бен спорит с Давидом или с матерью. Иногда она слышала, как он спокойно беседует с Саулом о различиях в учениях Елеазара и Симона. Бен говорил так, будто пытался обратить Саула в мессианизм. Временами Бен разговаривал с Соломоном, бормотал, будто иногда жалеет о том, что не пошел вместе с ним учиться на раввина.

Джуди слышала, как Бен кричал на Давида, приказывая тому покинуть его тело и забрать с собой мрачные кошмары. В другой раз Джуди расслышала, как он плачет и говорит на идиш. Она поняла, что теперь Бен снова вернулся к матери.

Джуди стала свидетелем постепенного умопомрачения Бена, и это разрывало ей сердце. Услышав, как он кричит о Майданеке, девушка не раз опускала голову на пишущую машинку и плакала. Но она не имела права вмешиваться. Бен должен выдержать эту битву. Обрести себя человек может в одиночестве, к тому же она знала, что ее вмешательство лишь испортит все.

Когда принесли одиннадцатый свиток, Бен выхватил его из рук почтальона и побежал наверх. Джуди расписалась за получение и извинилась за поведение Бена. Когда она вошла в квартиру, Бен уже сидел за своим столом и быстро писал в записной книжке.

Когда все же наступило время расставания, я был опечален, но до этого пребывал в волнении и с большой радостью предвкушал свое путешествие. Ожидание такой поездки всегда отодвигает далеко на задний план мысли о том, что покидаешь родных людей, или опасности, сопряженные с ней, – до тех пор, пока настает пора подниматься на корабль, и тогда думаешь о месяцах одиночества, ожидающих тебя впереди.

У Ревеки было жалкое выражение лица. Ни разу за все время с тех пор, как я заявил о своем намерении ехать, она не впадала в отчаяние, ибо Ревека была сдержанной и послушной женой, она понимала, что мое решение к лучшему. И если даже Ревека не хотела, чтобы я уезжал, или у нее возникло дурное предчувствие, она не сказала ни слова. Ревека отнеслась к моему желанию с большим уважением.

Однако многие не сумели удержать языки за зубами. Откровеннее всех говорил Саул. Он несколько раз приходил к нам домой, сидел вместе со мной долгие вечера и пытался отговорить меня от поездки. За это я любил его еще больше.

Он сказал: «Тебе придется плыть через огромное и опасное море, то и дело пожирающее множество людей. А если ты преодолеешь его, кто защитит тебя от коварного нападения в грешном Вавилоне? И если ты по странной случайности останешься там живым, то снова предстоит плавание домой, и снова через это опасное море!»

«Ты, оптимист, брат мой, – сказал я, чем заставил его улыбнуться. – Ты ведь знаешь, что у меня в этом городе финансовые интересы, и хотя бы раз в жизни я должен побывать там, чтобы проверить, как складываются дела. Рядом со мной будет старик Салмонидес. Он опытный путешественник и знает, как справиться с опасностями в твоем Вавилоне».

Мои друзья из Бедняков тоже отговаривали меня. Они боялись, что во время моего отсутствия может явиться Мессия, а такой возможности нельзя было упускать. Но мой старый наставник Симон отправился в Рим, и мне не терпится снова увидеть его. А поскольку я слышал такое множество безумных рассказов об этом городе с миллионным населением, то мне захотелось увидеть его собственными глазами.

Из всех, кто пытался отговорить меня, лишь один человек мог бы сделать это. Однако моя любимая Сара хранила молчание. Хотя я привык видеть ее рядом с собой с тех пор, как она стала одной из Бедняков, я все равно чувствовал знакомую боль в сердце и слабость в коленях всякий раз, когда наши взгляды встречались. С той встречи на вершине холма утекло много воды, но я все равно любил и желал ее, будто все это случилось только вчера.

В день моего отъезда ко мне пришли все друзья. Жена стояла рядом со мной, когда наши братья и сестры христосовались со мной. Сара тоже коснулась губами моей щеки и прошептала: «Бог Авраам будет оберегать тебя». Однако она не посмотрела мне в глаза. Саул еще не был членом Нового Завета и не верил, что Мессия может вернуться в любой день. Он обнял меня и не стеснялся своих слез, ручьями струившихся по его щекам.

Последним со мной прощался Ионафан, мой дорогой племянник, которого я любил всем сердцем. Он обнял меня за шею и сказал, что ему не хочется, чтобы я уезжал.

Я сказал ему: «Ионафан, ты старший сын Саула, точно так же звали твоего тезку, старшего сына первого царя Израиля. Тот Ионафан был прославленным воином и храбрым мужчиной. Ты помнишь, что наш предок Давид сказал о своем лучшем друге Ионафане? Записано, что Давид сказал: Саул и Ионафан прожили свои жизни красиво и делали добро. А ты, мой брат Ионафан, ты добр ко мне. Твоя любовь ко мне чудесна, она превзошла любовь женщин!».

Ионафан обрадовался этим словам и немного повеселел. Поэтому я не сказал ему, что Давид произнес эти слова во время плача на горах Гелвуйских по убиенным Саулу и Ионафану. Поскольку он тоже был членом Бедняков, ибо Сара все время водила его на собрания вопреки желанию Саула, Ионафан христосовался со мной.

В тот день мы с Салмонидесом отправились в путь вместе с караваном и на следующей неделе прибыли в Иоппию. Оттуда мы сели на красивый финикийский корабль, готовый к отплытию в Крит. Плавание прошло удачно, корабль все время держался близко к берегу. В порту недалеко от города Аасея мы нашли места на римском судне, прочно державшемся на воде под единственным тяжелым парусом квадратной формы. Мы были уверены, что во время бури корабль не наскочит на рифы.

Погода стояла благоприятная, и мы отплыли к Риму. Все время с юга дул тихий попутный ветер, и, хотя римский капитан благодарил капитолийских богов за помощь, а Салмонидес воздавал хвалу греческим богам, лишь мне одному было ведомо, что как раз благодаря стараниям Бога Авраама наше плавание идет столь приятно.

Впервые я мельком увидел Италию у Регия, где причалил корабль, чтобы высадить пассажиров и взять новых. Отсюда мы направились по побережью к Остии, порту Рима.

Здесь мы наняли ослов и через день путешествия добрались до этого города накануне праздника, известного под названием Сатурналии. Праздник совпал с днем рождения императора.

В этих коротких свитках я не стану, мой сын, описывать отвратительные зрелища, которые я видел, пока мы с Салмонидесом въезжали в город. Мне осталось мало времени, и каждый час, который я посвящаю этому папирусу, приближает меня к смерти. Я не стану подробно описывать распутную жизнь Рима или ужасающее поведение его населения. Я буду писать только о себе, ибо достаточно сказать, что Рим верно называют вавилонской блудницей.