Ульмигания - Вадим Храппа

— Так и сделаем, — сказал Кантегерд. — Только позже. А сейчас плотника со всей семьей — под замок. Да смотри, чтоб шуму лишнего не было.

— Я своих татар возьму. Они ни по-вашему, ни по-немецки не разбирают. Захотят — не проговорятся. А с плотником что будем делать?

— Отвезу в Гирмову или еще куда дальше. Как-нибудь пристроим. Ордену лишние рабочие руки не помешают.

— Ну и ладно! — Василько улыбнулся и встал из-за стола. — А то я уж грешным делом…

Как только он вышел, Кантегерд снова уткнулся взглядом в пол. Он думал.

В этом наемнике и его людях он был уверен больше, чем в себе самом. Да и в собственной дружине было достаточно верных витингов, чтобы навести порядок в случае мятежа. Хотя таковой вряд ли случится. Люди ему верят. Они прошли с ним десятки миль[111]во время переселения, претерпели массу лишений, пока обустраивались на новом месте. Если б сейчас не эта тварь… Все-таки, что же это? Оборотень-волколак? А может, какой хищник, которого они раньше не знали? Что-то вроде гигантского хорька. Самбия уже дарила им сюрпризы вроде живых движущихся песчаных гор или той голой женщины с рыбьим хвостом, которую Кантегерд видел сидящей на камне, выступающем из воды на янтарном берегу. До сих пор он упорно гнал от себя любые предположения насчет оборотней. Сейчас ему снова припомнились смутные разговоры о рыжей собаке, за которой гонялся знаменитый самбийский князь-крестоносец Ванграп. Говорили, будто это сам Крива, мстивший Ванграпу за разорение Ромовы. Но Ванграп ведь убил ту собаку! У Кантегерда даже был свидетель — Василько, рассказавший, как умирающий Ванграп распорол псу брюхо. Или ему все показалось? Надо будет расспросить.

У ятвягов, как и у всех пруссов, считалось, что вайделот может при желании обернуться собакой. Кантегерд не верил этому, как и другим слухам о непомерном могуществе вайделотов. Хотя… Он сам однажды видел, как один из них, войдя в раж от общения с богами, взлетел над землей и висел в воздухе, а пена из его рта клочьями падала на траву.

Кантегерд вспомнил, что и Крива исчез примерно в то самое время, когда Ванграп поймал и прикончил своего рокового пса. Правда, говорили, что он ушел в Литву, за князем Стардо. Так или иначе, Кривы здесь нет. И о собаке князя Ванграпа тоже ничего не слышно.

От всех этих мыслей голова у Кантегерда разболелась, и он решил выйти на свежий воздух.

Шпиль часовни терялся в тумане. Молодые желтоватые листочки на липах ежились в его ледяной сырости. А вечером небо было в звездах и предвещало теплую ясную погоду. Кантегерд передернул плечами. За двенадцать лет он так и не привык к резкой переменчивости и непредсказуемости самбийского климата. Весна здесь наступала гораздо позже, чем в его родной озерной Судовии. Осень тянулась чуть ли не до Рождества. А зимы вообще никакой не было. Эти туманы, их сырую непрозрачность он просто ненавидел. Особенно за то, что ими так ловко пользовались самбы. С их умением воевать могли сравниться только скандийские или русские наемники. Но то, что самбы делали в тумане, было похоже на кошмарный сон. Как призраки, они появлялись из сырости только для того, чтобы нанести удар мечом, и тут же растворялись в сизых клочьях, с тем чтобы через мгновение возникнуть совсем в другом месте. Казалось, их порождает сам туман. Кантегерд, еще вчерашний язычник, не очень-то поклонялся новому богу, но в одном он благодарил его — за то, что ятвяги не имеют таких врагов. Самбы — правовернейшие из прусских племен-язычников, презирали ятвягов за то, что те приняли чужую веру, но в открытую войну с ними не вступали. Правда, многие самбийские деревни опустели из-за этой бесконечной войны. Витланд, некогда славный своими городищами, превратился в пустыню. Но и малочисленные самбы были очень опасны. Кантегерду не хотелось связываться с ними, но он чувствовал, что без них ему с оборотнем не разобраться.

Он поймал себя на том, что уже и сам думает об этой твари, как об оборотне, выругался, подошел к чану с водой и плеснул в лицо.

К полудню солнце и легкий западный ветер разогнали туман. Люди были в работах. Кто корчевал пни под поле для ячменя, кто рыл каналы в болоте между дюнами. Этому их научили орденские братья, и ятвяги были поражены теми урожаями, какие давали осушенные земли. Так что, когда отправляли семью плотника в Лохштедт, им не с кем было перекинуться и словом. Кантегерд снабдил их кое-какой утварью и коровой из своего стада, и плотник не знал — плакать ему оттого, что высылают в чужие люди, или благодарить князя за неожиданный щедрый подарок.

Василько выжал из лесорубов все, что было в их немудреных головах, и то, что он выяснил, еще больше озадачило Кантегерда.

Русский хмуро ковырял ножом окорок дикой свиньи, время от времени прикладываясь к кружке с пивом. Этот рыцарь с короткой бородой на добродушном лице обладал целым рядом неожиданных для постороннего качеств. Например, трудно было предположить в тонком и гибком теле ту огромную силу, которую оно в себе таило, а за простоватостью светлых, почти прозрачных глаз — проницательность ума. Считалось, что именно ему принадлежала идея отвлечения самбов, осадивших Лохштедт, колокольным звоном в то время, как рыцари уходили из замка подземным ходом. Жребий остаться в замке выпал тогда фон Поленцу, а выпади он Васильке — возможно, и не было бы никакой красивой жертвы. Ему наверняка удалось бы выкрутиться из той переделки.

— Так что же это все значит? — спросил его князь.

— Убей меня Бог, если я что-нибудь понимаю, — сказал Василько, продолжая ковыряться в свинине. — Добраться бы до тех, кто всю эту воду замутил… — он зло воткнул нож в дубовую доску столешницы. — Ишь, чертово семя, как закрутили!

Он приложился к пиву, а потом рассмеялся:

— Выходит, не только мы второго пришествия ждем! У них, видишь, тоже свой Спаситель ожидается.

Лесорубы признались, что приютили на ночь одного из вайделотов-самбов с его охраной. Те поведали, будто на земле древней Ромовы вот-вот объявится Новый Крива — Верховный Жрец пруссов, и тогда под его началом с помощью старых богов пруссы отомстят крестоносцам за поруганные капища и оскорбление уставов, завещанных королем Вайдевутом. А появление оборотня не что иное, как предзнаменование или даже прямое свидетельство того, что Новый Крива уже родился и со дня на день объявит о себе великими подвигами.

— Угораздило же тебя, князь, поселиться в двух шагах от этого их вертепа — Ромовы.

— Ничего не понимаю, — сказал Кантегерд. — Символ Верховной Власти — Кривуля, такая палка с закрученным концом. Так вот, она, как и сама власть, передается из рук в руки. Умирающим Кривой — своему преемнику. Кривуля и Власть — вещи, неотделимые друг от друга. Так было столетиями, всегда. При чем здесь оборотень и зарезанные козы? Без передачи Власти и Кривули не может быть никакого Кривы.

— Я в ваших ведьмовских премудростях не разбираюсь, — сказал Василько. — Только я думаю, что тебе, князь, обязательно надо изловить этого оборотня. Иначе ждут тебя большие неприятности.