Один поцелуй до другого мира - Анна Платунова

— Не бойся, Ксан. Ведь ты сильный, смелый мальчик?

— Мама…

— Тсс… Слушайте!

Ксандор видел, как шевелятся мамины губы: она что-то пыталась объяснить. Беспокойно вглядывалась в лица сыновей — понимают ли? Но Ксан не слышал ни слова, кинжал снова и снова притягивал его внимание. Ксандор почувствовал, что дрожит, а когда мама, договорив, привлекла его к себе и задрала белую пижамную курточку, понял, что хнычет и выкручивается из ее рук.

— Мама, давай я первый. Он маленький. Он боится, — сказал Роб. — Отпусти его.

Он тревожно облизывал губы, его взгляд метался с маминого лица к перепуганному лицу брата.

— Именно поэтому первым должен быть он!

Ксандор почти съехал на пол, куртка задралась до самой шеи, но мама удерживала его очень крепко, не давая выскользнуть.

— Мама, ты точно уверена, что это сработает? — почти крикнул Роб.

Ксандор разревелся. Женщина, что держала его сейчас мертвой хваткой, женщина, чьи темные глаза напоминали провалы, рот был покрыт язвами, а черные волосы закрывали лицо, никак не могла быть его мамой! Это было… Это было чудовище!

— Ты ничего не почувствуешь, Ксани, — тихо сказала она.

Кинжал мелькнул, как молния. Острие метило в сердце. Но в последнюю секунду Ксандор дернулся, уходя из-под удара, и лезвие распороло бок, из пореза хлынула кровь.

Роб точно очнулся, и когда мама второй раз занесла руку, перехватил кинжал, не дав ему опуститься.

— Беги, Ксан! Беги и спрячься хорошенько!

***

Глаза у отца были карие. Ксандор, кажется, лишь сейчас увидел, какого они цвета. А все потому, что Роберт впервые за всю жизнь присел перед младшим сыном на корточки, заглядывая в лицо.

— Как твоя рана, сын?

Ксандор поморщился. Длинный глубокий порез был надежно скрыт под несколькими слоями бинтов, но мальчику по-прежнему казалось, что кровь течет из него, пачкая куртку и пол.

— Почти не болит, — ответил он, вспомнив, что должен в таких случаях отвечать настоящий мужчина.

— Отлично. Горжусь тобой сын, — голос отца казался таким усталым и блеклым. — Ты ведь помнишь, что произошло?

— Да… Мама…

— Нет, сын. Не зови ее так. У этих существ нет души. Я ошибался, пустив в дом алую ведьму. Они могут притворяться годами, прежде чем выберут в жертву новую невинную душу. Она хотела сожрать твою душу, сынок.

Ксандор моргал, не понимая. Голова была тяжелая и кружилась. Его разбудили сегодня с утра пораньше, хотя со времени кошмарной ночи прошел всего день и мальчик, потерявший много крови, едва стоял на ногах. Слуги умыли его, помогли надеть форму. Потом пришел отец, взял за руку и повел за собой.

— Сейчас мы войдем в зал, где ты увидишь… ведьму.

Ведьма, ведьма… Слово ворочалось в мозгу, точно пиявка, присасывалось, с чавканьем поглощая мысли. Ксандор на мгновение увидел прекрасную женщину в летнем платье, что легко сбегает по ступеням, платье летит за ней, трепещет на ветру. Мама…

И сразу после этого вспомнил лезвие ножа, блеснувшее во тьме, спутанные волосы, безумный взгляд. Она хотела сожрать его душу…

— Что я должен сделать, пап? — снова это детское «папа» прорвалось наружу помимо его воли. Отец скривился, но не стал поправлять.

— Отречься. Сказать, что она тебе не мать. А она не мать тебе, сын. Она…

— Ведьма…

— Да. Молодец.

Отец крепко стиснул его ладонь и повел его за собой. Зал, полный людей. Лица, лица, лица. Все повернулись и смотрят на него. В десятках глаз отражение чувств: сочувствие, безразличие, осуждение…

Роб уже здесь. Он, старший, сильный брат, казался неожиданно маленьким на высоком стуле, куда его усадили. Ксандора посадили рядом. Оба брата поместились на одном сидении. Не такой уж, выходит, Роб большой…

Брат сжал руку Ксана, показывая глазами куда-то поверх голов. Ксандор поднял глаза и вздрогнул.

— Ма… — выдохнул он.

Нет, нельзя ее так называть. Ведьма. Она сидела в кресле, руки пристегнуты к подлокотникам цепью. Одежда на ней оставалась та же — порванная, покрытая кровью. Из-за спутанных волос было не разглядеть лица, Ксандор только заметил, что у нее разбита губа.

Роберт встал рядом с женой. Он что-то говорил, но Ксандор никак не мог собрать воедино все эти громкие страшные слова. Неожиданно отец поднял лицо и в упор посмотрел на сыновей.

— Отрекаешься ли ты от этой женщины, Ксандор? — спросил он. — Это твоя мать?

— Это не моя мама… Это ведьма… Она хотела сожрать мою душу…

Мама подняла подбородок, и Ксандор увидел, как она смотрит на него. Без осуждения, без злости, в глазах плескалась печаль и огромная любовь.

— А ты, Роберт, сын Роберта? Отрекаешься ли ты от нее?

— Нет, — тихо ответил старший брат, а потом крикнул громким мальчишеским голосом: — Нет! Это моя мама! Мама! Мама!

Он кричал до тех пор, пока сильные руки не подхватили их и не выволокли прочь из зала.

Братья остались близкими друзьями несмотря ни на что. Старший во всем опекал и оберегал младшего, в какой-то мере заменив ему и мать, и отца. Вот только разговоров о произошедшей трагедии никогда не заводили.

Лишь однажды, уже повзрослев, после удачных военных учений два молодых командира осушили на двоих несколько бутылок злого выдержанного вина. В какой-то момент лицо Роба исказилось.

— Ты ведь до сих пор так и не понял, что она хотела сделать, да?

— Ведьма?

— Наша мама! Прекрати называть ее так! Отец отлично прочистил тебе мозги, Ксан!

Они замолчали, заливая горе вином.

— Хочешь, я расскажу? — спросил Роб.

— Нет.

— Конечно, нет! А знаешь почему? Потому что тогда ты перестанешь ненавидеть ее. Перестанешь ненавидеть всех этих невинных девочек. И станешь ненавидеть себя. За предательство.

Ксандор развернулся и со всего маха ударил Роба кулаком в плечо, но тот уже спустя несколько секунд взял верх в схватке и оседлал младшего, вывернув тому руку за спину. Роберт всегда оказывался сильнее.

Окончание истории Ива слушала, обняв Ксандора за шею, прижавшись щекой к его горячей щеке. Когда он замолчал, поцеловала в краешек губ, потом в глаза. Он не плакал: слезы Ксандора перегорели давным-давно, но Ива хотела бы, чтобы он плакал. Выглядел Ксан совсем больным, лицо посерело. То, что сейчас услышала Ива, не слышал прежде никто и никогда.

— Все? — бережно спросила она.

Наружу рвались тысячи слов. Гневных, обличающих жестокого отца. Утешительных. Дружеских. Но иногда молчание может сказать больше тысячи слов, и потому Ива просто взяла Ксандора за руку.