Везунчик Джим - Кингсли Эмис
Шрифт:
Интервал:
— Что, Джеймс, решил бросить прощальный взгляд?
Маргарет обеими ногами стала на любимую мозоль;
Диксон чувствовал себя как человек, затеявший драку с пешим полисменом и вдруг заметивший полисмена конного.
— Что?
— Посмотри, посмотри на нее хорошенько. Другого случая не представится.
— Нет, не думаю, что я…
— Если только ты не решил время от времени ездить в Лондон, чтобы с ней не было по принципу «с глаз долой — из сердца вон».
Диксон уставился на Маргарет в искреннем удивлении — еще и на то, что Маргарет смогла его удивить, в такой-то момент.
— Что ты имеешь в виду? — вяло спросил он.
— Запираться бесполезно. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы твои мысли прочесть. — Кончик ее носа шевелился, как обычно, когда она говорила. Маргарет стояла расставив ноги, скрестив руки на груди; эту позу она облюбовала для светских бесед как в актовом зале, так и в небольших учительских на верхних этажах, и ни в малейшей степени не казалась ни напряженной, ни взволнованной, ни сконфуженной, ни раздраженной.
Диксон позволил себе тяжкий вздох — и погряз в запирательствах и оправданиях, предусмотренных данным конкретным сценарием. Он говорил и дивился, как легко, с какой воровской ловкостью в сценах с Маргарет его лишили единственного морального преимущества — самостоятельного решения не проявлять интереса к Кристине действием. Жестоко упрекать человека в тоске по объекту его же добровольного отказа. Диксону хотелось лечь на пол, вывалить язык и дышать, двигая боками. Он уронил виртуальную ракетку и сгорбился под тяжестью Утешительной Призовой Маргарет.
Прерваться пришлось из-за того, что возглавляемая ректором группа перекочевала к двери. Гор-Эркарт был явно поглощен Бертраном и Кристиной.
— Готовы, Диксон? — выкрикнул Уэлч. Рядом с миссис Уэлч он более, чем когда-либо, походил на старого боксера, которого поколачивает жена — бывшая посудомойка.
— Увидимся в зале, Профессор, — отозвался Диксон; бросив Маргарет «я сейчас», он чуть не побежал в туалет. Его охватил страх перед аудиторией; руки были ледяные и потные, ноги — как изношенные резиновые трубы, наполненные мелким песком; дыхание прерывистое. Пока мочился, он изображал лицом Ивлина Во; недоизобразив, бросил в пользу лица куда более дикого, чем обыкновенно им практикуемые. Диксон зажал язык между зубами; максимально раздул щеки; верхнюю губу натянул на нижнюю, добившись полного идиотического эффекта; подбородок выставил лопатой. Параллельно он пучил и скашивал глаза. Обернулся, встретил взгляд Гор-Эркарта, уничтожил достигнутое и выдал:
— Ох, это вы.
— А это вы, Диксон. — Гор-Эркарт проследовал по первоначальному назначению.
Диксон подошел к зеркалу и стал рассматривать фингал. Фингал был теперь куда ярче, чем Диксону помнилось. В сложившихся обстоятельствах любые попытки оправить пиджак или причесаться казались излишними. Диксон взял с полки папку, украденную еще во времена службы в ВВС (папка содержала его записки), и хотел идти, но услышал:
— Эй, Диксон, погодите минутку.
Диксон остановился. Гор-Эркарт смотрел внимательно, будто замыслил нарисовать на Диксона карикатуру — возможно, углем, а то и тушью, причем сразу после лекции.
— Ну что, юноша, поди, страшно?
— Очень.
Гор-Эркарт извлек из недр мешковатого своего пиджака плоскую, но явно увесистую фляжку.
— Отведайте вот этого.
— Спасибо.
«Непременно закашляюсь», — подумал Диксон. Взял фляжку, глотнул не стесняясь (субстанция оказалась чистейшим шотландским виски — по крайней мере чистейшим из тех, что Диксон пробовал прежде), зашелся кашлем.
— Что я говорил. Глотните еще.
— Спасибо. — Диксон снова не постеснялся, разинул рот, выпучил глаза, утерся рукавом, вернул фляжку. — Моя благодарность не знает границ.
— Оно вам на пользу пойдет. В хересной бочке выдержано, не как-нибудь. Ну, пожалуй, пора — народ зрелищ заждался.
Самые небыстрые еще подтягивались в лекторий. На верхней лестничной площадке ждали Голдсмиты, Бертран, Кристина, Уэлч, Бисли и лекторы с исторической кафедры.
— Сядем в первый ряд, сэр, — настаивал Бертран. Они пошли в зал, теперь безнадежно заполненный.
Первый ряд балкона оккупировали студенты. Гудел, нарастал, жил своей жизнью один сложносоставной разговор.
— Давайте, Джим, покажите класс, — подбодрила Кэрол.
— Удачи, старина, — подхватил Сесил.
— Ни пуха, приятель, — не отстал Бисли. Они пошли рассаживаться.
— Ну, юноша, пробил ваш час, — шепнул Гор-Эркарт. — Не волнуйтесь: в конце концов, что вам все эти люди? — Он стиснул Диксону локоть и сразу разжал пальцы.
Каждой клеткой ощущая шарканье и хлопки откидных кресел, Диксон последовал за Уэлчем к подиуму. Ректор и член совета графства (тот, что потолще) сидели в первом ряду. Надо же было так напиться, подумал Диксон.
Уэлч издал трубный звук, сходный с сыновним лаем. Он всегда так призывал к тишине — Диксону доводилось слышать пародии от студентов. Возня постепенно сошла на нет.
— Мы собрались сегодня в этом зале, — сообщил Уэлч, — чтобы послушать лекцию.
Пока Уэлч, подсвеченный настольной лампой, говорил и в такт словам мерно качался над кафедрой, Диксон рассматривал аудиторию с жадностью, вызванной по большей части стремлением не уловить ни единого слова Уэлча. Ишь набежали; правда, на задних рядах просторно, зато на передних и средних мест нет. В основном преподаватели с семьями и местные жители разной степени социальной значимости. Галерка, насколько Диксон мог видеть, тоже битком набита — некоторые даже стоят. На ближайшем к кафедре ряду Диксон различил члена совета графства (того, что потоньше), местного композитора и священнослужителя; титулованный врач, по всей вероятности, приходил исключительно за хересом. Прежде чем Диксон бросил взгляд на следующие ряды, его плавающее возвратное недомогание склонилось в пользу близости к обмороку; снизу, со спины, ударила горячая волна — и обосновалась в черепной коробке. Под угрозой стона Диксон усилием воли стал вгонять себя в норму. Обычное волнение; ничего, кроме волнения. И алкоголя, конечно.
— …мистеру Диксону, — сказал Уэлч и сел.
Диксон подскочил. Коленки бились одна о другую, будто Диксон грубо пародировал собственный страх перед аудиторией. Раздался гром аплодисментов; усердствовала в основном галерка. Диксон различал тяжелый топот. Не без труда он обосновался за кафедрой, пробежал глазами первую фразу и поднял голову. Аплодисменты теперь разбавлялись смешками; через минуту они пошли по нарастающей и скоро превысили прежний уровень, особенно в отношении топота — многие на галерке только сейчас увидели фингал.
В первых рядах зашевелились; в частности, ректор с явным раздражением обернулся на галерку. Диксон совсем смешался — и вострубил, точь-в-точь как Уэлч перед лекцией, и сам не понимая зачем. Гвалт миновал грань, до которой еще мог быть принимаем за аплодисменты. Ректор медленно поднялся. Гвалт несколько поутих. Выдержав паузу, ректор кивнул Диксону и сел.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!