Горький водопад - Рэйчел Кейн

Я начинаю методично проверять свои оковы. Куда бы ни направлялись, мы быстро движемся к конечной точке. Скоба в полу, к которой я прикован, держится незыблемо – как и цепи, конечно же. Длины цепи хватает, чтобы я смог изогнуть запястья, скручивая оковы все туже и туже. Я надеюсь найти слабое звено в самой цепи или в браслетах, но не нахожу. Коннор наблюдает за мной, потом проверяет собственные оковы. Наши похитители находятся всего в нескольких футах от нас, и человек с дробовиком периодически поворачивается, чтобы взглянуть на меня. Его, похоже, ничуть не беспокоят мои манипуляции с оковами, и он даже не велит мне прекратить.

Поэтому я продолжаю. Кресло прочно прикручено к полу. Веревки, охватывающие мою талию и грудь, надежно удерживают меня в кресле. Эти типы действительно хорошо умеют похищать людей.

Что ж, я исследовал все возможные варианты. Теперь остается только ждать.

«Автодом» едет дальше. Я дремлю, но просыпаюсь от каждого звука, беспокоясь о том, что сектанты могут попытаться сделать с Коннором. Но они оставили нас в покое. Когда я просыпаюсь снова, солнце уже взошло. Старые часы на стене фургона показывают, что сейчас почти половина десятого утра. Фургон замедляет ход и останавливается, взвизгнув древними тормозами. Я слышу в передней части голоса – кто-то разговаривает с водителем. Потом до меня доносится характерный лязг металлических ворот, отъезжающих в сторону.

«Автодом» проезжает еще немного – примерно одну длину футбольного поля, – потом останавливается, и двигатель выключается.

– Поднимайся, ленивая задница! – кричит водитель Калебу, и тот слезает с койки, зевая и потирая лицо. – Мы дома.

– Хвала господу, – отзывается Калеб. – Я стосковался по хорошей еде.

Словно уловив намек, мой желудок начинает урчать. Я бы не отказался от яичницы с беконом. Нет смысла отрицать жизненные потребности, поэтому я удовлетворяю голод, как могу, – воображая вкус пищи. Потом прекращаю это и сосредотачиваю внимание на Калебе, который освобождает Коннора. Он отпирает висячий замок на скобе и вытягивает цепи. Коннор начинает дергаться, но он все еще привязан к креслу и потому не может даже встать. Калеб свое дело знает. Он склоняется к самому лицу мальчика и говорит:

– Слушай, я не хочу этого делать, но ты не оставляешь мне выбора. Будь послушным, иначе мне придется вырубить тебя шокером. Понятно?

Он знает: Коннор видел, что было со мной. И мне больно видеть страх, который мелькает на лице мальчика, прежде чем тот прячет его за напряженным бесстрастием. Я и прежде видел это выражение – Коннор делает такое лицо, когда скрывает все эмоции и пытается справиться с ними, но толку от этого меньше, чем от тонкой хэллоуинской маски. Это бесстрастие не сможет защитить его надолго.

Коннор внимательно смотрит на меня. Я одними губами произношу: «Делай, как он говорит». Коннор слегка кивает. Будь на его месте Ланни, я волновался бы сильнее – она склонна к мятежу даже там, где этого делать не следует. Но Коннор осторожен, с ним все будет в порядке.

И я постараюсь, чтобы это было так.

Мое сердце колотится слишком быстро. Я использую дыхательные приемы, чтобы унять его частое биение, и смотрю, как Калеб отвязывает Коннора и поднимает его на ноги. Оковы с запястий и лодыжек мальчика не сняли, и, повинуясь указаниям Калеба, он шаркающей походкой идет к двери и вылезает наружу. При всей своей подготовке я не могу скрыть тревогу, которую испытываю, потеряв его из вида. «Это неизбежно, – пытаюсь я уговорить себя. – Они с самого начала намеревались разделить нас. Жди своего шанса». Но это не унимает страх, который я сейчас чувствую – не за себя, за Коннора.

Считаю секунды. Это тоже способ сохранять спокойствие, когда не видишь, что происходит. Незнание может свести с ума, особенно если позволить эмоциям взять верх. Когда счет перестает помогать, я принимаюсь извлекать из чисел квадратные корни – что угодно, лишь бы занять мозг.

Через десять минут Калеб приходит за мной. К этому моменту остальные двое сектантов уже ушли, и я остался в фургоне один. Калеб проделывает со мной ту же самую процедуру, что и с Коннором. Сначала отпирает замок и вытягивает из скобы цепи. Это возможность, хотя и не очень удобная – я могу лягнуть его в грудь, если буду достаточно быстр, но я все равно останусь привязанным к креслу, внутри укрепленного поселения с запертыми металлическими воротами. Не говоря уже о том, что я не знаю, сколько вооруженных людей может быть снаружи «автодома». Я все же рискнул бы, если б знал, что в замке зажигания остался ключ и я могу прорваться наружу.

Но Коннора здесь нет. И это значит, что я должен остаться. Проблема в том, что если сектанты так умны и опытны, как выглядят, то они ни за что не подпустят меня близко к нему. Изоляция – это часть приемов по дезориентации. Изоляция и страх в сочетании с принятием и поддержкой со стороны сектантов. Но я понимаю, что это будет направлено на Коннора, а не на меня. Я не их первичная цель, я – средство контроля.

Это дает им некоторые преимущества. Я в большей степени отношусь к расходным материалам, но в то же самое время, если они убьют или серьезно ранят меня, это ослабит их возможность влиять на Коннора. Значит, у них, вероятно, есть жесткий предел того, как далеко они могут зайти. Пока я жив, Коннор будет стараться угодить им и обеспечить мне безопасность. Если меня убить, он замкнется в себе. Судя по отношению Калеба к мальчику, они хотят завербовать его. Он в подходящем для этого возрасте. И может быть, если сын Мэлвина Ройяла присоединится к их общине, это будет предметом извращенной гордости для главаря секты.

Калеб оставляет меня привязанным к креслу и отходит назад; тогда я понимаю, что в фургон вошел еще кто-то, потому что пол прогибается под его весом. Когда Калеб освобождает поле зрения, я вижу старика с почти полностью седыми волосами и бледной кожей. В нем нет ничего впечатляющего. Среднего роста, может быть, слегка чересчур тощий, одет в белую сорочку и свободные белые брюки. В отличие от его последователей, совсем не загорелый, и это значит, что почти все время он проводит в четырех стенах, а не работает в полях. Прямые волосы ниспадают до плеч – видимо, он намеренно придает себе сходство с Христом, как того изображают на популярных картинках. Отчасти это ему удается.

– О, так это же Иисус, – говорю я. – Это рай?

Калебу не смешно, он берется за шокер, но фальшивый Иисус кладет руку ему на плечо и, улыбаясь и качая головой, говорит:

– Пусть шутит… Да, брат Сэм, Иисус здесь. Не во мне – я не настолько дерзок, чтобы так думать. Но во всех нас. Даже в тебе. – Он продолжает улыбаться. Это меня тревожит. – Я – патер Том. Я знаю, что сейчас ты думаешь обо всех нас плохо, но ты еще придешь к тому, чтобы узреть истину. Все в конечном итоге к этому приходят.

Голос его звучит уверенно, в спокойных безумных глазах не читается ни следа сомнения. Я не отвечаю, потому что ничего не добьюсь, если позволю себе умничать и дальше. Что бы ни случилось, наилучшей стратегией будет изображать смирение, преувеличивать свою слабость от побоев и ран и ничего не выдавать. Я не знаю, ценен ли я для них хоть в чем-то, помимо того, что через меня они могут воздействовать на Коннора. Но даже этого достаточно. Я могу использовать это, чтобы оставаться живым и относительно невредимым.