Собрание сочинений. Том 1. Голоса - Генрих Вениаминович Сапгир

он пятиконечный – больше неба.

Короба – гроба, братские могилы. Мы уложены в ряд тесно, не велят шевелится. Лежим прямые, деревянные, голова к голове. Пришло время, толстые пальцы выдвигают ящик и стараются нас ухватить. Мы хотели бы убежать, выпрыгнуть, рассыпаться по полу, но толстые пальцы – попался, схватили тебя, держат крепко.

Ах, загорелась головка, загорелась! Извивается длинное туловище от боли, скорчился черный труп спички.

Каждый день такой. Придешь на фабрику, прямой, веселый, а тебя целый день зажигают и выбрасывают, зажигают и выбрасывают. Домой вернешься – лица нет, усталый, черный, говорить ни с кем не хочется.

Лично я сразу – на кухню. Скину с себя куртку и прыг на кухонный стол. Ни горячего, ни чая – ничего не хочу. И плиту не зажигайте. И греметь мной не надо. Не надо давать нас в руки детям. Спать хочу».

Какая сила воображения. Вот так же он себя с Шишкиным идентифицирует. Шишкин – и все. Такие же рисунки делает – и быстро. Правде, некоторые скептики сомневаются, мол, Шишкин, наверно, тоже был сумасшедшим: все лес да лес. Но рисунки сами за себя говорят.

Когда Венедикт Венедиктович решил с мировым злом сражаться, Аркаша стал первым волонтером. По охоте, по охоте. «Хочу, говорит, мушкетером против гестапо быть». Он же не сумасшедший, просто крези. Живет с матерью, инвалид первой группы, на спичечной фабрике работает. Спокойный, даже нежный. Только женщин пугается. Кроме матери. Она у него, видно, за все. И к Вэвэ ходит – учится на Шишкина – Репина.

Сначала их было двое, потом четверо. Вот отсюда и мушкетеры пошли. Но еще раньше были другие мушкетеры, которые всегда были и теперь на Лубянке в большом доме обитают. Вот генерал этих мужественных мушкетеров, де Тревиль из Барвихи, и предложил Вэвэ организовать группу борьбы с мировым злом; во-первых, под контролем, во-вторых, могут быть положительные результаты, в-третьих, просматриваются в андеграунде другие группы, неподконтрольные, с чем они борются, неизвестно, необходимо выявить. В группу не одних идиотов набирать, перед дипломатами будет стыдно.

Здесь самое время и подходящее место в повести познакомить вас с теорией Венедикта Венедиктовича Чечулина. Теория проста и глобальна: все люди – сумасшедшие. Ну, как? Усвоили? Пойдем дальше.

Нормальные люди не подозревают о своем безумии, поскольку обыкновенно оно никак не выражается. Но в экстремальных ситуациях проявляется внезапно и ярко.

Как определить? Приходит к психиатру человек. Плохо спать стал, то да се, а начнешь тесты ему задавать, так он кругу квадрат предпочитает, сколько сейчас времени, не умеет навскидку определить – не верит своим биологическим часам, девочку в пионерлагере изнасиловал, правда, давно, пациенту самому одиннадцать лет было. А ну-ка, расстегните ширинку. Диагноз ясен: вялая шизофрения. Ну если выхватит скальпель и на доктора кидается, то белая горячка. Откуда скальпель? Доктор и сам его резать собрался. Все люди – сумасшедшие.

Есть догадка – воображение. Ни логики, ни причинно-следственной связи в реальности не обнаружено. Видимо, нет. Ведь солнце не для того, чтобы нам светить. Попались мы ему на дороге, вот и освещает. Условно, понимаете, условно, человечество придумало связи, чтобы нормально существовать. Чтобы не выть по ночам от безысходной тоски. Научились и привыкли – различают добро и зло, тьму и свет. А на самом деле – ничего этого нету. Все по отношению – и смотря к кому. Ну и пусть лагерная диалектика, зато реальная.

– Алло! – лежащая рядом повернула черноволосую голову – черные спутанные, из-под них блестящие уставились. – Это ты Вэвэ?

– Позовите к телефону Лизу, – попросил он с улыбкой.

– Сейчас она проснется, – ответила серьезно соседка. Затем подняла кверху подбородок – просто для поцелуев. – Это Лиза. Кто говорит?

– Твой Вэвэ, – он наклонился и поцеловал в ямочку подбородка. Попытался обнять ее и переехать животом по гладкому – наверх.

Оттолкнула локтем – отбрыкнула ногой. Нет, она не хотела выпускать незримую телефонную трубку:

– У меня сегодня вечером будешь?

– Вечером. А сейчас? – протянул разочарованно.

– Сказала, вечером.

– К Олегу Евграфовичу поедем?

– У меня репетиция.

– Тогда все – вешаю трубку.

– Что ты делаешь?

– Кладу на место.

– Нахал! – оттолкнула так, что почти скатился с постели.

– Передай Аркаше, что завтра в студии собираемся, – попросил, поднимаясь с ковра и обеими ступнями въезжая в стоптанные шлепки.

– Оставь меня со своими идиотами, – услышал он.

ГЛАВА 8

(Утреннее солнце в соснах на прожег белым слепит. Еловые ветки волнуются, снег подметают. Ломаная ветка горсточкой почернелых листьев туда же – весну ухватить хочет. С ночи снег осел, поноздревел, теперь в сухую крапинку – березы засыпали. Правда, это сегодня с утра случайно в книгу попало. Но спасибо Пришвину, видеть научил.)

Поздняя осень. Черная осень. Жизнь поднимется из размазанной жидкой черноты, каркнет вороной и перелетит с крыши на березовый сук. Смеркается быстро, как будто не было этого короткого ноябрьского дня – и не рассветало.

В стороне от Дмитровского шоссе на взгорке во втором ряду в доме светится оранжевый абажур – из детства, чудом сохранившийся. Под ним сидят четыре человека: крупнолобый, клочковатая борода, в очках – это хозяин, слева молодая женщина, красивые высокие брови, вся мягкая – в полноту, справа, иронически посвечивая из-под бровей, пиджак на тонкой водолазке, тип современного журналиста. Перед ними расхаживает и как бы ораторствует или декламирует мужественный, плотный, уверенный в себе господин. Запавшие глаза – в них загораются оранжевые волчьи точки, иссиня выбрит.

– Каждый может почувствовать себя гением. Вы будете рисовать, как Репин, однозначно. Увидите.

Мы согласны, Вэвэ. Мы еще до разговора были согласны. Поэтому ты к нам и обратился. А истинный сумасшедший среди нас – ты. Особенно меня стараешься гипнотизировать своими горячими прыгающими зрачками, мои губы, мою довольно полную грудь. Но ведь я заранее согласна, ты это знаешь.

Почему не попробовать. Это нечто вроде коллективной медитации, как я понимаю. И вреда никому не будет. Сейчас уже за это не хватают. Не изучение иврита. Но как похоже на рассказ другого сумасшедшего. Кстати, так и не позвонил. И то – бред и это. Сеанс гипноза, думаю, и все.

Откуда-то из Федора Михайловича сцена, но откуда? Ладонь чешется. Брать и отдавать? Положу ей руку на круглое колено под столом. Положил. Виду не подала. Я ведь я ей в деды гожусь.

Между тем Вэвэ, приятно обрадованный успехом своей миссии, вдруг обратился к хозяину:

– Порадуйте нас, Олег Евграфович. Прочтите, только из более раннего. Как там такой отрывок весь