Я - начальник, ты - дурак - Александр Щелоков

— Да брось ты! Тоже мне беда. До проверки еще десять дней, что-нибудь придумаем.

Неделя пролетела мгновенно. За три дня до выхода на стрельбище Романов спросил:

— Что там у нас с мишенями?

— А ничего — нет фанеры.

— Ты меня удивляешь, Копосов. Кто же будет ее искать? Может мне твои обязанности на себя взять? Тогда что тебе в батарее делать?

— Сделаем, — коротко ответил старшина. Уж кто-кто, а он знал, что возражать комбату — себе дороже.

Вечером Копосов пригласил в канцелярию двух сержантов.

— Вот что, ребята, надо походить по гарнизону, пошукать фанерки. На мишени. Задача ясна?

«Пошукать» — значит найти. Но где искать фанеру, которая на улицах не валяется? Значит, ее предстояло «социализнуть», изъяв у кого-то из частных владельцев. Так и сделали.

За ночь умелые руки мастеров изготовили необходимые для наклейки мишеней щиты и упрятали их в каптерке. К стрельбам батарее была готова.

Утром комбат Романов объявился в батарее мрачный как туча.

— Вот сволочи! Ну, подлецы!

— Что случилось, товарищ капитан? — спросил старшина сочувственно.

— Ночью у меня голубятню раскурочили. Кто их только этих бандитов воспитывает?

* * *

Старшина объявляет роте:

— Сейчас идем грузить люмин. Люмин — это легкое железо.

— Не люмин, товарищ старшина, а алюминий.

— Кто сказал?

— Рядовой Шиперович.

— Так вот, все идут грузить люмин, а вы, рядовой Шиперович, будете таскать чугунину.

Рационализм — неистребимое свойство поведения хорошего солдата. Лишний раз он не перегнется, а если даже что-то и уронит, то попросит поднять свою ношу кого-то другого. Солдатские вековые мудрости укладываются в формулы простые для запоминания.

«Любая кривая, короче прямой, на которой может встретиться командир».

«Получив приказание, не спеши исполнять. Подожди — не последует ли команда „Отставить!“

«Ешь — потей, работай — мерзни, на ходу тихонько спи».

«Никогда не оставляй на завтра то, что можешь съесть сегодня».

Точное следование заповедям, сколь бы они ни были мудрыми, часто приводит к обидным проколам.

Караульная служба — не мед. А если ее нести часто, когда как говорят «через день на ремень», то солдаты невольно начинают искать как обходиться с наименьшими для конкретных условий потерями.

Стоять зимой на посту в Забайкальской степи — сущее наказание. Холод и сильный ветер заставляют человека физически страдать. Ко всему, простояв пару часов на сильном морозе, часовой возвращался в караульное помещение, где ему почти сразу приходилось разбирать, чистить и насухо протирать оружие. Дело в том, что попав в тепло, стальные части автомата, рожки магазинов покрываются сизым налетом изморози, которая затем превращается в капли воды. Если оружие оставить не протертым насухо, то через час влага просыхает и на металле остаются бурые разводы ржавчины. За такое небрежение к военному имуществу можно схлопотать «рябчик» от строгого командира.

Сержант Сисюкин был парнем великомудрым. Перед тем, как уйти на пост, он густо смазал автомат оружейной смазкой — пушсалом, как называют ее в артиллерии. По его мнению после мороза металл, обработанный таким образом, не станет отпотевать и вместо того, чтобы тратить время на чистку и протирку автомата, можно будет перекурить и подремать.

В принципе расчет был разумным. Если бы не… Это «не» проявилось во время нахождения на посту и предугадать такую возможность не могло самое изощренное воображение.

В полной темноте к складу ГСМ подошла стая волков — три серых зубастых зверя размерами с добрых телков. Сперва они посидели возле ограды из колючей проволоки, рассчитанной на то, чтобы на территорию склада не забредали коровы местных жителей, и отнюдь не способной задержать диверсантов и волков. Потом, изучив обстановку, должно быть решили, что человеком, которого они видели, запросто можно подзакусить, прошли внутрь ограды и стали сжимать вокруг часового кольцо.

Автомат — есть автомат и тот, кто держит его в руках, в минуту опасности обретает повышенный процент смелости и нахальства. Сисюкин даже представил, как будет сдавать пост очередному часовому, гордо поставив ногу на тушу побежденного хищника.

Волки медленно приближались.

Сисюкин передернул затвор ППШ. Поднял автомат и направил ствол на зверя, который был слева от него, чтобы потом, рассыпая пули веером, быстро перенести огонь на того, что подходил справа.

Нажал на спуск. А вот выстрела не последовало. Взведенный в боевое положение затвор даже не шелохнулся в затворной раме. Пушсало, которого Сисюкин щедро наквецал в автомат, на морозе застыло и стало походить на резину. Даже мощная боевая пружина не могла сдвинуть затвор с места и заставить произвести выстрел.

Чтобы выстоять два часа на трескучем морозе и не околеть, поверх полушубка часовые надевали постовой тулуп тяжеленное скорняжное сооружение, сшитое из овчины и рассчитанное на двухметрового дылду. Стоять с такой тяжестью на плечах было не легко, но от неудобства никто не отказывался. На пост караульные приходили в шапках, валенках, полушубках, а тулуп всегда был на месте. Сменяющийся вылезал из него, принимавший пост влезал на его место.

Одетый в тулуп, часовой не обладал свободой движений. Тяжелое одеяние сковывало каждый его шаг. Чтобы понять, что ему грозило, Сисюкину хватило нескольких секунд. Он выскочил из тулупа, как ящерица из старой кожи, в два прыжка достиг лестницы, которая вела на верхотуру цистерны и забрался туда.

Светила тощая луна. Холодный ветер заунывно посвистывал в колючей проволоке ограды.

Волки, обнюхав пустой тулуп, попробовали его на зуб, но ни одному из троих он не понравился. Тогда они уселись под цистерной. Задирая морды к луне и фигуре человека, сидевшего на крыше серебристого бака, они временами подвывали, то ли намекая Сисюкину, что от своей цели не отступятся, то ли досадовали, что время тянется так долго.

Когда по истечении положенного времени на пост пришел начальник караула со сменой. Волки, завидев людей, быстро исчезли в степи. А часового нигде не казалось. Пустой тулуп валялся на земле. Где же он сам?

Вдруг сверху раздался тощий голос полуживого сержанта.

— Я здесь…

Снимали часового с цистерны общими усилиями. Сам этого сделать он не мог: не гнулись ни руки, ни ноги.

— Товарищ старшина, а крокодилы летают?

— Рядовой Петров, ты сказывся, чи шо? Цего николы не бувае.

— А вот товарищ майор говорил — летают.

— А я тоби шо казав? Летают, але нызенько, нызенько…