Город Ночи - Дин Кунц

С минуту они посидели, глядя на дом. Ничего примечательного, квартиры и квартиры. Дом не выглядел угрожающе, безжалостные биологические машины, похоже, никого в нем не убивали.

— Что там говорится о возвращении домой? — спросил Майкл.

— Ты не можешь.

— Да. Именно. Домой возврата нет.

— Томас Вулф.

— Все равно кто. Я определенно получаю сигнал: «Домой возврата нет».

— Я тоже.

— Хорошо, что этим утром я надел новые белые кроссовки. Я бы печалился из-за того, что они так и остались ненадеванными.

— Клевые кроссовки. — Карсон отъехала от тротуара. — В них ты выглядишь что надо.

— Правда?

— Да.

— Это хорошо. И так приятно слышать. Ты уж меня извини. Я недавно сказал, что ты становишься женщиной.

— Не поминай прошлое.

— Есть хочешь?

— «Ред бул» разбудил мой аппетит.

— А у меня аппетит, словно у приговоренного к смерти на электрическом стуле, которому осталось пообедать только раз, потому что утром его казнят. Я хочу съесть все до того, как повернут рубильник. Умираю от голода.

— Хочешь съесть пубой?

— Для начала.

Какое-то время они ехали молча, такое бывало довольно часто, и, как обычно, первым заговорил Майкл:

— Знаешь, наш план… ворваться в особняк Гелиоса, найти его…

— Я уже пересмотрела нашу стратегию.

— Мы вдвоем справились с тем парнем в комнате Арни, да и то на пределе. А эта парочка…

— Фред и Джинджер…

— Они выглядели как танцоры, не так ли? Ладно, Фред и Джинджер. Я не уверен, что мы смогли бы сдержать их, если бы не появился Девкалион.

— Всех, кого мы встретим в особняке, уложить будет так же сложно, как и этих двоих.

После очередной паузы Майкл предложил:

— Может, нам поехать в Шрипорт к тетушке Ли-Ли?

— У Девкалиона будут какие-то идеи, когда мы встретимся с ним в «Люксе».

— Он не перезванивает. Не оставляет телефон включенным, а теперь забывает проверить сообщения на автоответчике.

— Да, с нынешними телекоммуникациями он не в ладу, — вздохнула Карсон. — Все-таки появился на свет в конце восемнадцатого столетия.

Они сняли масляные лампы с двух стоек и поднесли к дыре в мусорном поле, из которой вылезла мать всех утраченных, чтобы утащить три завернутых в саваны трупа.

Увидели устье тоннеля, диаметром в семь или восемь футов, наклонно уходящего в глубины котлована. На стенах спрессованный мусор, цементируя, его покрывал какой-то материал, напоминающий клей, поблескивающий в свете масляных ламп.

— Это было что-то, а, Ник? — спросила Алекто. — Это было что-то?

— Это было что-то, — согласился Ник Фригг, — но я не знаю, что именно.

— Что за ночь! — возбужденно воскликнула она.

— Та еще ночь, — кивнул он.

— Пошли за ним, — предложила она.

— За ним вниз? Я и сам подумал об этом.

Жизнь на свалке была хороша прежде всего благодаря церемониям с символическими убийствами, которые проводились все чаще и чаще, но, по правде говоря, чего здесь недоставало, так это новых ощущений. Секс каждую ночь, пляски смерти, изредка утраченные, которые обычно отличались друг от друга, все так, но ничего больше.

Даже Эпсилоны, запрограммированные исключительно на работу (и уж тем более Ник — Гамма), стремились к разнообразию, к чему-то новенькому. И наконец-то такой шанс им выпал.

Двое работников свалки сразу побежали к трейлеру-складу за фонарями, которые давали мощный луч. Теперь вернулись, принесли четыре, и один из Эпсилонов, Хобб, спросил:

— Пойдем вниз, Ник?

Вместо того чтобы сразу ответить, Ник взял фонарь, включил, опустился на колени у устья тоннеля. Луч осветил участок длиной футов в сорок. Тоннель опускался футов на десять ниже уровня мусорного поля, а потом поворачивал влево.

Он не боялся того, что могло ждать их внизу. Мог постоять за себя, да и не возражал против смерти.

Глубоко вдохнул, и ему, само собой, понравился насыщенный вонью запах, идущий из глубин котлована. Знакомый, но куда более сильный.

И помимо тысячи запахов мусора (каждый из них он мог выделить и идентифицировать), Ник унюхал совершенно новый запах, загадочный и манящий, который, по его разумению, источало то самое чудовище, что уволокло трупы утраченных.

— Мы пойдем вниз, — решил он, — но не все. Только четверо.

— Выбери меня, Ник! — воскликнула Ганни Алекто. — Выбери меня!

— Я тебя уже выбрал, — ответил он. — Хочешь пойти, Хобб?

Глаза Хобба радостно блеснули.

— Да. Можешь рассчитывать на меня, Ник. Жрать и трахаться — это у нас завсегда, а вот такого еще никогда не было.

Хобб был мужчиной, поэтому в отобранную тройку Ник включил еще одну женщину. Азазель не была такой желанной, как Ганни, но умела и давать, и брать, так что после секса с ней создавалось ощущение, что ты побывал в камнедробилке, и требовалось время, чтобы прийти в себя.

Ник решил, что если они, добравшись до дна котлована, не найдут мать утраченных, то все равно смогут трахнуться внизу, среди всей этой вони, и это будет что-то новенькое, отличное от обычного.

Ганни, Азазель и Хобб взяли по фонарю.

Тоннель уходил вниз достаточно круто, но позволял спускаться на ногах, а не на пятой точке.

— Давай найдем пожирателя крыс! — воскликнула Ганни. — Давай посмотрим, что он делает внизу!

Все еще в пятнах крови (течь она уже перестала), со всклокоченными волосами, в разорванной одежде (в таком виде принимать гостей, конечно же, не представлялось возможным), в синяках и ссадинах, которые уже начали заживать, Эрика нашла винный бар. Достала бутылку «Реми Мартин».

Стакан поначалу брать не стала, но потом все-таки взяла, понимая, что Виктор опять задаст ей трепку, если увидит, что она пьет прямо из бутылки.

Эрика пошла в бильярдную. Она уже уяснила, что не может есть там, где хочется, но по-прежнему верила, что уж пить-то имеет право в любой комнате, если, конечно, заложенные в ее программу правила этикета не утверждали обратного.

Она включила плазменный телевизор, какое-то время переключала каналы. Не находила ничего интересного. Уже собралась выключить его, но наткнулась на сериал «Отчаянные домохозяйки», который ее просто заворожил.

Смотрела полчаса, следующая передача интереса не вызвала, выключила телевизор и прошла на застекленную веранду, которая примыкала к бильярдной. Свет зажигать не стала, просто сидела в темноте, смотрела на ухоженную лужайку, на причудливо подсвеченные деревья.