Дьюма-Ки - Стивен Кинг

Нет, не темнее и не длиннее, потому что Пэм ходила в салонкрасоты, известный так же как Фонтан юности кризиса среднего возраста.

Я держал статуэтку в руке, сожалея, что у меня нет дома,куда бы её поселить, и книги, которую она могла бы почитать.

Попытался переложить статуэтку в правую руку (совершенно естественноежелание, потому что моя правая рука была на положенном месте, я её чувствовал),и статуэтка с громким стуком упала на стол. Не разбилась, но Элизабет открылаглаза.

— Дик! Это поезд? Уже был свисток? Объявляли посадку?

— Пока нет, — ответил я. — Поспите ещё немного.

— Ты это найдёшь на лестничной площадке второго этажа, —сказала она, будто я её о чём-то спрашивал, и опять закрыла глаза. — Скажи мне,когда подойдёт поезд. Меня тошнит от этой станции. И остерегайся большогомальчика. Этот мандализ может быть где угодно.

— Будьте уверены, — ответил я. Правая рука ужасно зудела. Япотянулся к заднему карману, надеясь, что найду там блокнот. Не нашёл. Яоставил его в кухне «Розовой громады». От одной кухни мысль перескочила кдругой, уже в Паласио. На столике, куда я поставил жестянку из-под печенья,лежал блокнот. Я поспешил на кухню, схватил блокнот, зажал в зубах и чуть ли небегом вернулся в Китайскую гостиную, на ходу доставая из нагрудного карманашариковую ручку. Сел на стул с высокой спинкой и стал быстро зарисовыватьфарфоровую статуэтку под дробь бьющего в окна дождя. Элизабет спала по другуюсторону стола, чуть наклонившись вперёд, с приоткрытым ртом. Гонимые ветромтени пальм метались по стенам, словно летучие мыши.

Много времени на это не ушло, но, рисуя, я понял: явыдавливал зуд через шарик ручки, заливал им страницу. Рисовал я фарфоровуюстатуэтку, но при этом и Пэм. Нарисованная женщина была моей бывшей женой, нопри этом и фарфоровой статуэткой. Волосы она теперь носила длиннее, чем принашей последней встрече, они рассыпались по плечам. И она сидела в

(ДРУГЕ, СТАРИКЕ)

кресле. В каком? В кресле-качалке. До моего отъезда в нашемдоме такого не было, но теперь появилось. Что-то лежало на столе у неё подрукой. Поначалу я не знал, что это, но потом из-под шарика появилась коробка снадписью на крышке. «Суит Оуэн»? С надписью «Суит Оуэн»? Нет, с другойнадписью. Нет, «Бабушкино печенье». Моя ручка нарисовала что-то рядом скоробкой. Овсяную печенюшку. Пэм обожала овсяное печенье. И пока я смотрел напеченюшку, ручка нарисовала книгу в руке Пэм. Прочитать название я не мог, книгалежала не под тем углом. Ручка уже добавляла полосы между Пэм и окном. Онаговорила, что идёт снег, но теперь снегопад закончился. И полосы изображалисолнечные лучи.

Я подумал, что рисунок закончен, но нет, кое-чего ещё нехватало. Ручка, быстрая, как молния, переместилась к левому краю странички идобавила телевизор. Новый телевизор, с плоским экраном, как у Элизабет. А подним…

Ручка закончила работу и оторвалась от бумаги. Зуд пропал.Пальцы закостенели. По другую сторону длинного стола дремота Элизабет перешла вглубокий сон. Когда-то она могла быть юной и прекрасной. Когда-то она моглабыть мечтой какого-то молодого человека. А теперь похрапывала, обратив кпотолку по большей части беззубый рот. Если Бог есть, думаю, Ему следовало быпринимать побольше участия в судьбах людей.

Я видел телефонный аппарат и в библиотеке и на кухне, абиблиотека располагалась ближе к Китайской гостиной. Я решил, что ни Уайрман,ни Элизабет не сильно разозлятся на меня за междугородний звонок в Миннесоту. Снялтрубку, замялся, держа её на уровне груди. К стене, рядом с рыцарскимидоспехами, подсвеченная несколькими лампочками, крепилась коллекция старинногооружия: заряжаемый со стороны длинного ствола мушкет, судя по всему, времёнВойны за независимость, кремневый пистолет «дерринджер», который так и просилсяв сапог какому-нибудь картёжнику с речного парохода, карабин «винчестер». А надкарабином — штуковина, которая лежала у Элизабет на коленях в тот день, когдамы с Илзе впервые увидели хозяйку острова. С двух сторон штуковину, образуябукву V, обрамляли метательные снаряды. Не стрелы — слишком короткие. Скорее,гарпуны. Наконечники ярко блестели и выглядели очень острыми.

Я подумал: «Таким оружием можно причинить много вреда».Потом вспомнил: «Мой отец был ныряльщиком».

Выпихнул эти мысли и позвонил в дом, который раньше считалсвоим.

— Привет, Пэм, это опять я.

— Я больше не хочу говорить с тобой, Эдгар. Мы сказали другдругу всё, что хотели сказать.

— Не совсем. Но этот наш разговор надолго не затянется. Яприсматриваю за пожилой дамой. Она сейчас спит, но я не могу надолго оставлятьеё одну.

— Какой пожилой дамой? — из любопытства не могла не спроситьПэм.

— Её зовут Элизабет Истлейк. Ей лет восемьдесят пять, у неёразвивается болезнь Альцгеймера. Её главный хранитель помогает исправитьэлектрические неполадки в чьей-то сауне, а я присматриваю за ней.

— Хочешь, чтобы я порекомендовала тебя в кандидаты наполучение золотой звезды общества «Помогая другим»?

— Нет, я позвонил, чтобы убедить тебя, что я не безумец. —Рисунок я принёс с собой, а теперь плечом прижал трубку к уху, чтобы взять его.

— Зачем тебе это?

— Потому что ты уверена, что всё началось с Илзе, а это нетак.

— Господи, не верю своим ушам. Если бы она позвонила изСанта-Фе и сказала, что у неё порвался шнурок, ты бы тут же помчался туда,чтобы привезти ей новый.

— Мне также не хочется, чтобы ты думала, что я схожу здесь сума, хотя этого нет и в помине. Поэтому… ты слушаешь?

Молчание на том конце провода, но и молчание меняустраивало. Она слушала.

— Ты десять или пятнадцать минут как вышла из душа. Я думаю,поэтому твои волосы не зачёсаны, а свободно падают на плечи. Судя по всему, тыпо-прежнему не жалуешь фены.

— Как…

— Я не знаю как. Когда я позвонил, ты сидела вкресле-качалке. Должно быть, купила его после развода. Ты читала книгу и елапеченье. Овсяное «Бабушкино печенье». Вышло солнце, и теперь оно светит в окна.У тебя новый телевизор, с плоским экраном. — Я помолчал. — И кошка. У тебя естькошка. Она спит под телевизором.

На другом конце провода царила мёртвая тишина. У меня дулветер и дождь хлестал в окна. Я уже собрался спросить, слышит ли она меня,когда она заговорила безжизненным голосом, так непохожим на голос Пэм. Поначалуя решил, что она делает это, чтобы причинить мне боль, но ошибся.