Хаос. Отступление? - Хью Хауи

Иосиф хотел бы услышать историю чужестранца. Фома ее знает, но, как обычно, отказывается говорить. Иосиф украл у отца фотографию, которая была у чужака. Ему нравится, как выглядит изображенная на ней женщина, нравится ее улыбка, по которой невозможно представить, что мир может умереть. Она кажется простодушной – как их отец сейчас, хотя уж он-то прекрасно себе все это представлял.

– Я больше всего любил тебя, – говорит отец, не обращаясь ни к кому в отдельности. Он говорит это мне, представляет Иосиф, но ему не хватает воли заставить себя в это поверить. Он говорит это своему отцу, думает Фома, или его пропавшей шлюхе, кому-то, кого любил неведомо когда. А может, своему Господу, этому монстру в небесах, которому все вроде должны быть благодарны. Благодарность и страх – вот рецепт любви, который изобрел старик. У Фомы нет таланта ни к тому, ни к другому, и когда он смотрит в небо, то не видит какой-то красоты, о которой распространяется его отец, не ценит его роскошную синеву. С неба приходит смерть, это все знают. Небо однажды уже упало и может упасть снова, поэтому Фома обязан выражать ему покорность. Но не благодарность и не любовь. Он ничего здесь не должен.

Старик быстро моргает, слюна пенится на его обветренных губах, затем спрашивает:

– Что?

– Третий вопрос, – говорит ему Фома и забирает ружье из его покорных рук. – Этого достаточно.

Джейми Форд – правнук одного из первопроходцев Невады Мин Чунга, эмигрировавшего в 1865 году из Кайпина (Китай) в Сан-Франциско, где он взял западную фамилию Форд, чем ввел в заблуждение бесчисленное множество поколений. Его дебютный роман, «Отель на углу горечи и сладости», два года находился в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс», а затем завоевал Американскую азиатско-тихоокеанскую премию в области литературы. Эта работа переведена на 32 языка. Все еще настаивает, что говорит на клингонском языке (поскольку это тот случай, когда ты точно знаешь, что его изобрел). Его можно найти на сайте www.jamieford.com, где он ведет блог о своей новой книге «Песни морозной ивы», а также в Твиттере по адресу @jaimieford.

Май 1910

Когда конец света пришел и продолжился, случайный пророк Финеас Кай Жэньгон сидел в своем совершенно случайно выбранном убежище от падения кометы, завернутый в красный шелковый халат, буквально пропитанный слезами своих последователей. В этот момент удушающего спокойствия он задавал себе самый важный вопрос, стоящий перед любым великим мастером дао[15]: «Что же мне теперь делать, черт побери?»

Финеас потер отросшую щетину. Он находился в ловушке, замурованный на глубине десяти метров под улицами Пайонир-сквер в Сиэттле, и находился в полном одиночестве – не считая безжизненных тел фигуристых близняшек, прошлой ночью наслаждавшихся его компанией. Они поедали китайские лунные пирожные с небольшой добавкой чистого опиума, когда комета Галлея, великая и ужасная Звезда-метла, пересекла ночное небо, и земля загудела, а здания задрожали. Теперь при свете своих случайно уцелевших керосиновых ламп и одной питающейся от батареи лампы накаливания фигуры девушек, как руки, так и ноги, казались незаконченными скульптурами, длинные темные волосы – пучками мерцающей паутины, все еще открытые глаза смотрели на него с осуждением. Жаль, что он не знает их настоящих имен. Он в шутку называл их Инь и Янь, потому что одна была страстной, другая холодной, одна смелой, другая застенчивой. А теперь обе его горничные умерли. Такие юные, такие невинные – ну, в некотором смысле. Но, по крайней мере, одна из его тайн умерла вместе с ними. Для своих радикальных последователей Финеас был евнухом, который сам себя кастрировал, что ожидалось от всех лидеров анархистского дао. Согласно учению философа Ву Ненцзы, великого Мастера Импотенции, самокастрация рассматривалась как символ добродетели и полного разрушения на пути к реорганизованному миру – как признак величия. Тем не менее… ну… Финеас так и не справился с этой ужасной задачей. Прошлой ночью он был вдвойне благодарен за это промедление.

Когда фундамент здания треснул и снова успокоился, а сквозь трещины в потолке посыпалась пыль, оседая на персидских и турецких коврах, Финеас уставился на вход в свой бункер. На том месте, где когда-то висела позолоченная дверь, виднелись остатки бетона, его роскошное жилище явно было разрушено. Нахмурившись и закусив губу, он посмотрел на разбитое окно светового колодца – единственное место, где можно было видеть отражающееся небо. Полированные серебряные зеркала на его стенах были разбиты, а колодец наполнен битым кирпичом и камнем. Финеас вздохнул и неодобрительно поджал губы, глядя, как превратившийся в пыль цементный раствор сыплется вниз словно песок в песочных часах, медленно отсчитывая время до того момента, когда воздуха станет мало, а затем он и вовсе исчезнет.

Он ждал, минуты безмолвия превращались в часы. Он попытался отвлечься, в энный раз перечитывая отрывки из переведенных на английский язык драгоценных книг философа Жана Рейно и скептика Чжуан-Цзы. Тем не менее Финеас не переставал беспокоиться о своих последователях, гадая, кто из них выжил после прохождения ядовитого хвоста кометы. И, что гораздо важнее, когда они его спасут?

Для своих миньонов Финеас был Юэ Гуаном Тунцзы – великим ученым и Князем Лунного света, появление которого предсказала сутра об Исчезновении дхармы. А его люди считали себя членами Пути прежнего царствия небесного – несчастными рабами, свалившимися с колеса реинкарнации и обреченными пребывать на этом месте до тех пор, пока колесо снова не начнет двигаться. Однако лидеры его последователей являлись партнерами «Общества белого лотоса» – триады, мечтавшей об анархистской революции. Даже если они и знали, что Финеас всего лишь шарлатан, то все равно его не выдавали. Они вместе плыли по морю лжи в его лодке фальши в одном и том же губительном направлении.

– Будущее – это плавно текущая глубокая река, – пояснял его предшественник, профессор Франц дер Линь. – Я нашел способ плыть по излучинам и преодолевать быстрину.

Покойного профессора Линя Финеас считал сумасшедшим, который постоянно нес какой-то бред о гауссовой редукции, полиномиальной интерполяции и греческом острове Антикитера – еще одним интеллигентом, отправленным в лагерь для заключенных в Гонконге, куда Финеаса посадили на девять месяцев за торговлю фальшивыми картами сокровищ. Для него это был еще один эпизод в длинной серии арестов за мошеннические схемы и мелкие преступления против британской короны, которая раздавила китайскую Небесную империю задолго до его рождения. За время неоднократных отсидок Финеас встречал там обманщиков и воров, контрабандистов и шпионов, но ни разу не сталкивался с невиновными. Или с гениями.

Профессор Линь был и тем, и другим.