Каждые сто лет. Роман с дневником - Анна Матвеева

Кризис, вызвавший ссору Маргерит с матерью, затягивался. Уходя в свою комнату, Маргерит запиралась на ключ. И от Ксенички не скрывалось, что частенько с ней там был Филипп. Хоть Ксеничка и была тогда «непросвещённой», всё-таки понимала, что Маргерит поступает не так, как надо. Но Маргерит была такой красивой, прямой и честной, что она ни в чём худом её заподозрить не могла. Да так оно и было: Маргерит любила Филиппа, была красивой и цветущей, полной жизни, без предрассудков и без перспектив. Вот и отвоевала для себя долю счастья.

Сернья, сентябрь 2017 г.

Сны здесь снились редко, а если что и виделось, так тут же и забывалось без сожалений. Может, поэтому Ксана запомнила сегодняшний сон во всех подробностях – он пришёл уже под утро, был чётким и ясным, как документальная хроника – «журнал», который показывали перед интересными фильмами во всех свердловских кинотеатрах. Снилось, что она дома, в родительской квартире, выгребает из ящика комода монетки, в основном по пять, десять и пятьдесят копеек. Редко попадались рубли. Сначала доставать монетки было легко, но когда кончился верхний слой, началось мучение: деньги лежали на дне ящика плотным ковриком, их приходилось подцеплять ногтями, и руки вскоре заболели, в пальцах ныла тупая боль. Некоторые монетки были почернелые, другие, напротив, блестели, как только что отчеканенные. Ксана во сне усердно складывала их в три разных кучки, и это чем-то напоминало давно отменённую за ненадобностью традицию перебирать крупу. Из-под ногтей шла кровь.

Она проснулась в мокрой от пота майке и первым делом проверила ногти – кожу под ними саднило, но крови, конечно же, не было. За окном лежал Шамосер, напоминавший неисцелимого больного. Ксана медленно отходила от своего нищенского сна, пытаясь вспомнить: что-то там было ещё, какие-то слова…

«При помощи снов с нами говорят наши души», – важно объясняла когда-то Варя, ещё не увлёкшаяся православием. Слова наконец всплыли на поверхность – точнее, она выцарапала их из памяти, как проклятые монетки со дна комодного ящика:

– У тебя нет права здесь находиться.

Чувство вины – это вам не мокрая от пота майка. Не сбросишь.

Протянула руку за телефоном – звук был выключен, боялась разбудить Петра, явившегося в Сернья, куда они перебрались накануне, поздней ночью: его рейс из Петербурга задержали на пять часов, потом была смена самолёта, ещё какие-то сложности. Ксана не решалась выйти из своей комнаты, но хорошо слышала недовольный баритон ночного гостя (он же хозяин), плывущий в тишине, как одинокий корабль. Ксана разобрала только фрагменты выступления, но отлично понимала суть разговора. Влада отвечала мужу, пытаясь оправдаться за всё. Именно она была виновата и в задержке рейса, и в смене «воздушного судна», и в том, что рядом с ним в бизнес-классе мужик всю дорогу грыз ногти.

Телефон показал четыре пропущенных из дома.

Случилось. Вернулось. Началось.

Ксана дрожащими руками нажала кнопку вызова.

– Ну что же ты не отвечаешь! – Мама не говорила – выкрикивала каждое слово в отчаянии.

– Мне пришлось выключить звук, здесь человек спит.

– Человек у неё спит! А мы что, не люди? Андрюшу сегодня снова забрали.

– В пятнадцатое?

– Какое пятнадцатое, там здоровые лежат! В самое что ни на есть буйное.

– Что он сделал?

– Лучше спроси, чего не делал. Опять всё по новой. Не помогает это лечение, я Николаю Александровичу давно говорила. А сейчас обколют нам парня, неизвестно ещё, что хуже… Когда ты вернёшься?

– Я не знаю, мама.

– Ксана, девочка моя, деньги деньгами, но мне уже не по возрасту одной всё это тащить. Понимаешь?

– Понимаю, мамочка. Но я не могу прямо сейчас всё бросить. Я спрошу клиентку, сегодня же спрошу. И приеду, как только получится.

Мама отключилась не попрощавшись, и Ксана ещё с минуту смотрела на телефон, заставку с фотографией виллы «Эрмитаж»: белые стены, красные розы, синее небо. Французский флаг. Русский флаг. Чужая история. Другая жизнь…

Приступы у Андрюши повторялись регулярно – они с мамой радовались затишью, но каждый раз знали: это ненадолго, придёт время, и болезнь уверенно постучит в знакомую дверь. Таблетки, которые Андрюша забыл принять (а мама не проследила), нарушение привычного режима, незнакомые люди, которые вдруг его растревожили, какая-нибудь вполне невинная картинка в интернете, смена сезона (а ведь осень, осень уже пришла!) – всё могло вызвать резкое ухудшение. «Королева безумия» садилась на трон, как в седло, всаживала шпоры в бока, и можно было ждать чего угодно, кроме того, что действительно происходило. Это Андрюша сказал однажды Ксане, что шизофрению называют «королевой безумия». Он вообще был невероятно подкован во всём, что касалось его болезни, – несколько лет подряд читал книги по психиатрии, штудировал Ганнушкина, Суханова, Ковалевского. И сам поставил себе диагноз – задолго до того, как мама с Ксаной забили тревогу.

Родился Андрюша совершенно нормальным, педиатр отметила незначительное внутричерепное давление, и только. Беременность протекала «без патологий» – Ира старалась выпивать пореже, Димка с неё пылинки сдувал. Курила, это да, но курение влияет в большей степени на вынашиваемость, вес и рост плода. Не повлияло: 53 сантиметра, 3,4 килограмма, младенец доношенный, родился в срок, правда, делали кесарево – врачей беспокоило тщедушное сложение Княжны, решили перестраховаться.

Наследственность у него была, конечно, та ещё, один дедушка Тараканов чего стоил. Бабушка алкоголичка, мама тоже недалеко ушла… О родном отце точных сведений не было – все деликатничали, обходили тему стороной, как лужу на асфальте. Димка ещё до свадьбы сказал: не смейте её расспрашивать, забеременела и забеременела, кому какое дело, я принял этого ребёнка – и вы должны принять. Конечно, Дима. Как скажешь, сыночек. Андрюша и до сих пор не знает, что его биологический отец – совсем не тот, кто лежит, прижатый каменным памятником на Широкой Речке. Мужчина, утешавший Княжну в тот жуткий год, вполне мог оказаться шизофреником.

Первые месяцы после родов Ира держалась, но хватило её ненадолго. Андрюше и полугода не исполнилось, как она начала пить по-чёрному. С малышом тогда возились все по очереди – мама, Димка, Ксана. Таракановы особого интереса к младенцу не питали. Ирина мать тоже пребывала в постоянных запоях, а старшая сестра Светка переехала в Москву и разорвала все связи с семьёй.

Отец Димки и Ксаны тогда уже ушёл к Александре Петровне. Сказал, что свадьба сына стала для него последней каплей. Ксана тогда не поняла, как одно с другим связано, была слишком молода, чтобы уяснить очевидное: папа хотел укрыться от переживаний там, где ему было спокойно и хорошо. Красивая жена-соратница, прекрасная дочь Танечка, за которую не стыдно, – отличница, заботливая, умная. Можно не думать о том, что сын совершил чудовищную ошибку, а вторая дочь пребывает в затянувшихся поисках себя да ещё и дуется на него всего лишь за то, что позволил себе полюбить…