Крестоносец. За Гроб Господень - Пол Догерти

Элеонора и ее товарищи обошли босиком вокруг города вместе с остальным франкским воинством, распевая гимны и поднимая вверх кресты. Защитники Иерусалима, стоя на парапетах, насмехались над ними, бросали в них камни и выпускали стрелы, однако это не помешало завершению крестного хода. Был провозглашен пост, и каждый крестоносец сходил к священнику исповедаться и получить прощение грехов. Даже правители пожали друг другу руки и поклялись в вечной дружбе.

Скоро должен был начаться штурм. К югу от города Раймунд Тулузский подвел свою осадную башню поближе ко рву. На севере Готфрид Бульонский попробовал обмануть защитников города, которые лихорадочно поднимали уровень стены напротив второй высокой осадной башни. Танкреда, 1уго и Готфрида послали на разведку, и они сообщили, что та часть стены была практически непреодолимой. Возник жаркий спор. Там присутствовал Теодор, который и сообщил впоследствии Элеоноре обо всем, а та в свою очередь отразила этот факт в своей летописи. Готфрид Бульонский хорошо понимал, что их великий штурм просто не имеет права закончиться неудачей. Поэтому, когда наступила темнота, он втайне приказал разобрать осадную башню по дощечке. Ее должны были по частям перенести на милю в сторону, туда, где стена была ниже, а местность перед ней — ровнее. То же касалось катапульт и баллист. Под покровом темноты большую осадную башню разобрали буквально на куски, этаж за этажом, а бруски и доски передавали ждущим солдатам. Строго соблюдалась тишина. Не зажигали ни фонарей, ни свечей, не использовали также запряженные быками сани, дабы скрипом не привлечь внимание гарнизона, который мог устроить вылазку. Работа шла медленно, однако утром защитники Иерусалима убедились, что их усилия по укреплению той части стены оказались тщетными: Готфрид Бульонский сместил направление своего удара на милю южнее. Однако на монтаж башни и камнеметных машин ушло еще несколько дней. Наконец вечером 13 июля все было готово. Был отдан приказ. На рассвете следующего дня «Армия Господа» должна была начать сплошной штурм города Иерусалима.

«Дни Гнева, Дни Огня, Дни Отмщения!» — такими выражениями пользовалась Элеонора де Пейен в своих хрониках, описывая неистовый решающий штурм Священного Города. Это было время мучительной боли, непоправимых утрат и гнусного предательства, но она старалась все это отразить на бумаге как можно точнее. Она специально посылала Симеона собирать рассказы и легенды, чтобы переплести их со своей историей и получить повесть о днях крови, свирепого мужества и стойкости, проявленных обеими сторонами, о днях жестокости, над которой бы плакал от зависти сатана вместе со своими падшими ангелами. Все понимали, что день кары неизбежно приближается. Чаша гнева Господнего была переполнена, но на кого она должна была излиться? Вечером 13 июля 1099 года от Рождества Христова члены «Братства Портала Храма» собрались, чтобы преломить хлеба и испить вина. Норберт прочел благодарственную молитву. Альберик произнес короткую проповедь, а Петр Дезидерий рассказал о еще одном видении Адемара, епископа Ле-Пюи.

Они все пришли под ветхий навес, чтобы собраться с мыслями и приготовиться. Элеонору, сидевшую между Теодором и Симеоном, не интересовали пророчества и видения. Симеон застучал зубами, услышав приказ о том, что завтра на рассвете все здоровые мужчины и женщины должны явиться на большой сбор. Теодор сидел справа от Элеоноры, держа на коленях свой меч. Он снял кольцо и надел ей на палец, а потом взял ее руку и прижал к своей груди.

— Это — подарок на память, — прошептал он. — Если я вернусь, то заберу его назад. Если же нет, то помни меня!

Элеонора сдержала слезы. Сейчас было не время плакать. Имогена сидела напротив, по ту сторону костра, и печально глядела на Элеонору, словно сожалея о той отчужденности, которая между ними возникла. Элеоноре захотелось поговорить с ней напоследок, перед тем как затрубит труба и битва начнется. Однако Имогена сидела, держа за руку Бельтрана, который так и продолжал служить посланцем графа Раймунда. Он перемещался между двумя большими отрядами франков, разнося письма и послания; вполне понятно, что в тот вечер Имогена хотела побыть с ним. Наконец хлеб был съеден, а вино выпито. Гуго прокашлялся, а потом тихо заговорил, сверкая глазами. Он сказал, что они соберутся под новым штандартом Танкреда — красным крестом на белом фоне. Если Иерусалим будет взят, то они должны избежать любого участия во всеобщем грабеже и насилиях, собраться вокруг него и Готфрида и следовать за ними в город, а если они падут в бою, то их поведет Теодор. Лишь посвященные знали, что именно будет искать Гуго, но никто не задавал ему вопросов. Все понимали, что сначала надо преодолеть эти стены и взять город.

Ночь была жаркой, светила полная луна, и низко висели яркие звезды. Завтра будет совсем другой день, и много ли их соберется снова после битвы? Перебирались в памяти воспоминания, снова рассказывались уже когда-то рассказанные истории. Взяв Теодора за руку, Элеонора вспомнила холодную церковь в Сен-Нектере. Что бы завтра ни случилось, она знала, что уже никогда не вернется туда.

После того как Гуго закончил свою речь, а Готфрид ответил на вопросы, собрание закончилось. Элеонора и Теодор прошли через лагерь, сели на пыльный холмик и стали смотреть на огни города. На фоне звездного неба высились большая осадная башня и баллисты. Все было готово к штурму. Тишину нарушали крики часовых, блеяние рожков, ржание и скрип несмазанных колес. Готовился последний ужин, и над лагерем висела пелена дыма, поднимавшегося от костров. То здесь, то там слышались псалмы и гимны. Люди до сих пор стояли в темноте, ожидая своей очереди на отпущение грехов. Элеонора присмотрелась и увидела вдали слабые очертания ворот Ирода, а чуть ближе — ворот Святого Стефана. Штурм должен был начаться на участке стены между этими двумя воротами. Она подняла руку Теодора и поцеловала тыльную сторону ладони.

— Поклянись мне, Элеонора, что если мы завтра не умрем…

Он повернулся и прикоснулся губами к ее лбу.

— Клянусь, — ответила она. — Если не умрем!

Едва на востоке забрезжила заря, заскрипели и затрещали деревянные конструкции, скрутились канаты и засвистели длинные рычаги метательных машин, посылая в небо свои смертоносные снаряды. Огромные валуны пронеслись по воздуху и с грохотом ударили в стены Иерусалима. Защелкали арбалеты, посылая к парапетам свои короткие толстые стрелы. Сквозь страшный шум битвы послышался грохот тарана, сокрушающего фундамент внешней стены. Крики и боевые кличи тонули в грохоте осыпающейся каменной кладки. В воздухе витала известковая пыль и белым саваном покрывала осадные машины и их обслугу. Рыцари в полных доспехах и облаченные в кольчуги воины прятались под плетеными щитами и защитными сетками. Они неуклонно двигались к стене, но их продвижение было медленным. Другие участники битвы, которым помогали женщины и дети, подкатывали к метательным машинам каменные валуны или подносили лучникам колчаны со стрелами. Швабские топорники и германские меченосцы толпились, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и держа свое оружие наготове. На холме напротив восточной городской стены сгрудились знаменосцы предводителей и их свита, а рядом на земле лежали штурмовые лестницы. Воины, смахивая пот со лба, вглядывались в пыльную даль и прикрывались рукой от солнечных лучей. Прислушиваясь к треску и грохоту битвы, разворачивавшейся у внешней стены, они старались определить, был ли достигнут успех. Вдали загудели трубы, заблеяли рожки, и вскоре прибежали посыльные, сообщив, что граф Раймунд тоже начал штурм южной стены напротив горы Сион.