Ярость - Уилбур Смит

Сангане Динизулу, хотя ему было уже не меньше семидесяти, вел своих людей на откос, а теперь возглавил спуск колонны людей и животных к краалю. Сам крааль стоял на травянистом отлогом берегу реки. Хижины множества жен располагались вокруг – ульи из гладко сплетенного тростника с таким низким входом, что мужчинам приходилось нагибаться, чтобы войти. В центре круга стояла хижина самого старика, тоже правильный улей, но гораздо больше остальных, из тростника, сплетенного в сложные рисунки. Дом зулусского вождя, сына неба.

На травянистом склоне собралась огромная толпа – не менее тысячи самых влиятельных и известных людей племени со старшими женами. Многие шли несколько дней, чтобы добраться сюда, и теперь группами расположились на склоне, каждый вождь в окружении своей свиты.

Когда на склоне показался отряд жениха, все как один встали, выкрикивая приветствия и колотя по щитам, а Сангане Динизулу провел гостей к входу в крааль. Здесь он остановился и раскинул руки, призывая к тишине. Свадебные гости снова удобно уселись на траве. Только вожди сидели на резных стульях, как им подобало по чину. Пока девушки разносили горшки с пивом, Сангане Динизулу произнес свадебную речь.

Вначале он рассказал историю племени, в особенности своего клана Динизулу. Он перечислял трофеи и доблестные деяния предков. Их было много, и это заняло много времени, но гости были вполне довольны: как только черные горшки с пивом пустели, их мгновенно заменяли полными, и хотя старики знали историю племени не хуже Сангане Динизулу, они всякий раз слушали ее с бесконечным довольством, словно это был прочный якорь в бурном море жизни. Пока люди помнят историю, пока сохраняются обычаи, племя в безопасности.

Наконец Сангане Динизулу приблизился к завершению и хрипло произнес:

– Среди вас есть такие, кто сомневается в мудрости решения выдать дочь зулуса за мужчину из другого племени. Я уважаю эту точку зрения, ибо у меня тоже были сомнения и я долго и серьезно размышлял.

Старики в толпе закивали, и на группу жениха было нацелено несколько враждебных взглядов, но Сангане Динизулу продолжил:

– Те же сомнения были у меня, когда моя дочь попросила разрешения покинуть хижину матери, отправиться в голди, место золота, и работать в большой больнице Барагванат. Теперь я убежден, что она тогда поступила правильно и разумно. Такой дочерью старый отец может гордиться. Она – женщина будущего.

Сангане спокойно и решительно осмотрел своих сверстников и прочел в их глазах сомнение, но не обратил на него внимания.

– Мужчина, который станет ее мужем, не зулус, но он тоже человек будущего. Большинство из вас слышали его имя. Вы знаете, что у него сила и власть. И я убежден, что, отдавая ему дочь в жены, я опять поступаю верно – и по отношению к дочери, и по отношению к племени.

Когда старик опустился на свой стул, все молчали, серьезно и отрешенно, и тревожно смотрели туда, где во главе своих людей сидел жених.

Мозес Гама встал и прошел на такое место, откуда мог видеть всех. Он силуэтом вырисовывался на фоне неба, что подчеркивало его рост, а шкура леопарда на его плечах свидетельствовала о высоком происхождении.

– Зулусский народ, приветствую тебя.

Глубокий, волнующий голос долетел до каждого, он отчетливо звучал в тишине, и все зашевелились и изумленно начали переговариваться: Мозес свободно говорил на зулусском языке.

– Я пришел забрать одну из самых красивых дочерей племени, но как часть брачного выкупа я принес вам мечту и обещание, – начал он. Все слушали внимательно и удивленно. По мере того как Мозес развертывал перед ними картины будущего, каким он его видел, настроение слушателей менялось: объединение племен и ликвидация ига белых, под которым они страдают почти триста лет. Старики, слушая, все больше волновались, качали головами и обменивались гневными взглядами, некоторые заговорили вслух – совершенно необычайная неучтивость по отношению к важному гостю: то, что он предлагал, было отказом от привычной жизни, отказом от обычаев и порядков общества, в котором прошла вся их жизнь. Взамен он предлагал нечто необычное и неизведанное, мир, перевернутый вверх дном, хаос, в котором отвергаются старые ценности и проверенные истины и ничто не заменяет их, кроме безумных слов, – и, как все старики, они боялись перемен.

Но молодежь реагировала совсем иначе. Молодые люди слушали, и слова Гамы согревали их, как костер в морозную зимнюю ночь. Один слушал внимательнее прочих. Джозефу Динизулу еще не исполнилось четырнадцати лет, но в его жилах текла кровь великого Чаки, она стучала в его сердце. Эти слова, вначале непривычные, начали петься в его голове, как старые боевые песни, а дыхание участилось, когда он слушал окончание свадебной речи Мозеса.

– Итак, народ зулусов, я пришел вернуть тебе землю твоих отцов. Я пришел пообещать, что однажды Африкой будет править черный человек, и точно так же, как верно то, что завтра взойдет солнце, верно, что будущее принадлежит нам.

Джозефа Динизулу вдруг охватило ощущение неотвратимости судьбы.

«Африкой будет править черный человек».

Для Джозефа Динизулу, как и для многих других молодых людей, мир отныне никогда не будет прежним.

* * *

Виктория Динизулу ждала в хижине матери. Она сидела на земляном полу, подложив под себя каросс из выделанных шкур даманов. На ней был традиционный наряд зулусской невесты. Бусы нашивали мать и сестры, каждый рисунок, сложный и прекрасный, имел свое тайное значение. Запястья и лодыжки Виктории тоже украшали цепочки бус, короткая юбочка из полосок кожи была вышита бусами, низки бус были вплетены в волосы и перехватывали талию. Только в одном ее наряд отличался от традиционного: грудь была прикрыта. Так она одевалась с тех пор как вышла из детского возраста, когда была крещена в англиканской церкви. Сейчас на ней была кофточка из яркого полосатого шелка, в тон остальному костюму.

Сидя посреди хижины, она слушала отчетливо доносящийся снаружи голос жениха. Слова были ясно различимы, хотя Виктории пришлось прикрикнуть на других девушек, чтобы перестали хихикать и переговариваться. Каждое слово впивалось в нее, как стрела, и она чувствовала, что сейчас задохнется от любви к этому человеку, от сознания своего перед ним долга.

В хижине было сумрачно, как в старинном соборе, потому что окон не было; воздух заполнял древесный дым, поднимавшийся от центрального костра и уходивший в небольшое отверстие в крыше. Эта атмосфера усиливала преклонение и благоговение, и когда голос Мозеса Гамы утих, в сердце девушки словно вошла тишина. После речи не было слышно ни возгласов одобрения, ни приветственных криков. Зулусы встревоженно молчали. Виктория чувствовала это, хотя и сидела в темной хижине.

– Пора, – прошептала мать и подняла ее на ноги. – Ступай с Богом.

Мать Виктории, христианка, и обратила дочь в эту веру.

– Будь хорошей женой этому мужчине, – сказала она и повела дочь к выходу из хижины.

Виктория вышла на ослепительный солнечный свет. Этого мгновения гости ждали и, увидев, как она прекрасна, взревели, точно быки, и заколотили в щиты. Отец подошел к ней и провел к резному стулу черного дерева у входа в крааль, чтобы могла начаться церемония cimeza.