Подлинная история "Майора Вихря" - Александр Бондаренко

Вот и про ту разведку, когда в ночь на 15 апреля Алексей увёл в неизвестность свою безумно уставшую маленькую группу, партизанские командиры Карасёв и Перминов написали руководству Комитета госбезопасности только 20 лет спустя:

«На территории Польши соединение попало в тяжёлые условия. В течение 12 дней шли изнурительные бои. Против партизан была применена авиация, артиллерия, брошены танки. Непрерывное маневрирование, бои обессилили партизан. А. Ботян, возглавлявший разведку, не знавши отдыха, в постоянных стычках с численно превосходящим врагом, сумел найти «окно» и вывел соединение по группам в район Яновских лесов. Одновременно он оказал помощь находившимся в тяжёлых условиях двум другим советским отрядам, Г. В. Ковалёва и М. Фёдорова, вывел их из зоны преследования».

Пожалуй, в том далёком 1944-м за этот «поход» Алексею и его бойцам следовало бы дать ордена, да вот только, как мы сказали, подвиги тогда совершались во множестве каждый день, так что времени писать представлений к наградам не хватало. Да и не до того было, никто о наградах не думал. Так что и Алексей Ботян, и любой другой из бойцов «Олимпа» могли бы с чистой совестью повторить вслед за поэтом: «Не до ордена. Была бы Родина…»

Кстати, в строке этой нет ни тени кокетства человека, обойдённого наградами. Автор стихов младший лейтенант Михаил Кульчицкий, командир миномётного взвода и прекрасный поэт, погиб в бою 19 января 1943 года на украинской земле, на пути к своему родному Харькову. Он был на два года моложе Ботяна…

Вот так воевали — не за награды, а за Родину.

Но, думается, на тот момент лучшей наградой для бойцов оперативного отряда стало получение следующей информации, изложенной майором Карасёвым в сообщении генералу Судоплатову:

«После этих боёв немцы боялись сталкиваться с нами. Бегство немцев и фольксдойчей усилилось. Немцы бежали из городов и районов Люблина, Красник, Замостье, Холм, Красностав.

Фольксдойчи наводнили Краков, где поднялась паника.

В г. Люблине был расстрелян зам. комиссара г. Люблин за допущение паники и отдачу приказа о эвакуации фольксдойчей Замойского и Красноставского районов.

Вся пресса, «Глос Любельски» и краковские газеты, стараясь прекратить панику, кричали, что прорвалась сильная и крупная банда, что она раздроблена на мелкие группы и уничтожается.

Вся польская подпольная пресса Варшавы и Кракова писала, восхищаясь героическими действиями отряда».

Эффект потрясающий! Особенно — с расстрелянным заместителем комиссара города Люблина.

Тем временем «сильная и крупная банда», как окрестила «Олимп» сервильная польская пресса, отнюдь не была «раздроблена» и, оторвавшись от противника, исчезла в лесах, следуя по маршруту, разведанному и проложенному Ботяном и его группой. Но, в общем-то, ненадолго — они же пришли сюда не в прятки с гитлеровцами играть.

«19.04.44. После длительного форсированного марша остановились, заняв оборону в н. п. Крачув, что юго-западнее м. Тышовце 12 км. Вооружённые немцы и фольксдойчи в количестве 30 чел. утром ехали на сахарный завод за продуктами. С нашей обороной завязался бой. В результате боя было уничтожено 4 немца, взято в плен 7 фольксдойчей и трофеи — 4 винтовки, 7 пистолетов, 15 парных повозок с лошадьми».

Такая неприятная неожиданность для немцев оказалась… Но это было только начало, потому как отряд приближался к месту предполагаемого своего базирования, откуда и планировалось активно «работать» по оккупированной гитлеровцами территории.

«21.04.44. После марша остановились и заняли оборону в н. п. Горецко-Костельна, что юго-вост. Билгорай 20 км. Немцы и литовцы в количестве 25 человек выехали на Горецко-Костельну с заданием разведки этого района. Подпустив их на близкое расстояние, мы окружили их и открыли огонь. Противник был полностью уничтожен. Оставшиеся в живых 5 человек были взяты в плен. Взяты трофеи — много оружия и 15 парных повозок с лошадьми. В бою отличился комвзвода Карпенко Григ. Руководил боем т. Приходько В. И.

Наши потери — ранен т. Вишневский.

Поле боя вошли в Билгорайский лесной массив. Немцы преследовали нас авиацией в количестве 12 самолётов. В лесу подверглись неоднократной бомбардировке, при которой была легко ранена т. Шага К. М. и разбита 1 повозка с продуктами».

Вот оно, выбранное место, Билгорайские леса, в которых майор Карасёв временно расположил своих людей. Только не нужно думать, что здесь у партизан наступило некое спокойное житьё, по принципу «чем дальше в лес…», ну, все помнят! Всё-таки гитлеровцы не отставали.

«26.04.44. В Билгорайском лесу у н. п. Луково мы подверглись 2-х часовой бомбардировке 5 самолётами. Погиб т. Борисенко Борис».

В лес каратели не совались… Зато бойцы отряда в лесной чаще не засиживались.

«27.04.44. Организовали диверсию на железной дороге Замостье — Львов. Минёрами тт. Латышев и Сергеев[273]были установлены 2 мины в районе с. Поары — южнее Замостья 36 км. В результате 28.04.44 г. вечером подорвался бронепоезд. Были убитые и раненые. Железная дорога не работала 2 суток».

Почти как в песне: мы мирные люди, но ваш бронепоезд пусть лучше стоит на запасном пути и к нам не суётся… Как-то так!

Далее в отчёте Карасёва Судоплатову — вереница подобных сообщений:

«2.05.44. Организовали диверсию на жел. дороге Рава Русска — Замостье в районе дер. Жаровница. Минировали тов. Солодовников и Винокуров. Подорван бронепоезд.

05.05.44. Организовали диверсию на железной дороге Краков — Люблин. Минёрами тт. Латышев (старший) и Акользин были установлены 2 мины близ Полыхна-Гурна, что на перегоне Жечица — Шастарка. В результате 06.05.44 г. в 7.00 час. подорван постовой поезд, шедший с Кракова на Люблин. Паровоз и 4 вагона пущены под откос. Дорога не работала в течение 3-х часов.

Организовали диверсию на жел. дороге Люблин — Рава Русска между ст[анциями] Рудка — Щебжегин. Минировали тт. Баранов и Винокуров. Был подорван эшелон с зерном. Дорога не работала 5 часов».

К происходившему Ботян имел самое прямое и непосредственное отношение. Он вспоминает: «Я владел польским языком — это очень хорошо было, потому что я мог договариваться с поляками…»

Уточним, что одного знания языка, пусть даже самого блестящего, всё-таки было мало. Разведчик умел так себя вести, чтобы не вызвать подозрение, и с первой же буквально минуты разговора так «в душу влезть», чтобы у собеседника не возникло желания поспешить сообщить в гестапо или ещё куда о появлении незнакомца.

«Обычно я там ходил в польской железнодорожной форме. По-польски железнодорожник будет «колеяж», а потому в отряде меня тогда так и прозвали «Алексейка-колеяж», — продолжает рассказывать Ботян. — Поэтому я спокойно приходил на железную дорогу, на станцию, разговаривал с железнодорожниками. Общаясь с поляками, я без труда выдавал себя за поляка, уроженца Вильно, вильнянина. Этот город я очень хорошо знал, потому как там учился и служил. В Вильне много поляков в своё время было — кстати, и сам Пилсудский был родом из Вильно, так что, может, «тень» знаменитого «земляка» где-то мне и помогала… Конечно, я всегда брал с собой двух человек, на всякий случай. У них были автоматы, они меня прикрывали, при том, что мои собеседники их не видели. Я же всегда носил с собой пистолет парабеллум. Как уже говорил, стрелял я безукоризненно!»