42 - Томас Лер

Зомби обыкновенный социально непригоден. Мы еще можем сконцентрироваться, когда полусонными призраками сидим в кафе, предчувствуя то ли страх смерти, то ли дрожь предстартовой лихорадки. Но вот уже несколько лет никто из нас не видел настоящего боевика.

Поэтому сориентироваться было нелегко. Итак, первым возник Хаями, шагая вразвалочку со стороны мавзолея, безо всякой маскировки, но какой-то обесцвеченный и полупрозрачный, словно призрак герцога Карла, — белые кеды, голубые джинсы, бледно-розовая футболка с пришитой аппликацией салатовой черепахи, дымчатые очки. Для большинства прибрежных зомби явление вполне привычное, только по ревизорам из Грин-дельвальда пробежал холодок. Зато появившийся слева, на улице Альп, доктор Магнус Шпербер — событие чрезвычайной важности. Борода по-прежнему всклокочена, красные уши на месте, как и вечная ковбойка, вельветовые брюки, константа сандалий. Он прост, уникален, в единственном числе. Никаких искажений и деформаций. Как раз намеревается поприветствовать Хаями, который, в свою очередь, здоровается с ним аккуратным легким кивком. А у доброго десятка зомби, попивающих кофе и прохладительные напитки, явление знатной особы может вот-вот спровоцировать сомнительный экстаз и исступленную жажду спасения, словно у Шпербера открылись стигматы. Но внезапно все меняется, потому что лица Шпербера и Хаями одновременно искажаются, вопросительно (никто из нас ничего не говорил), тревожно (неужели с нами или болванчиками вокруг что-то случилось?), испуганно, черт возьми, страшный хлопок (вроде бы знакомый мне) и вспышка внутри нашей хроносфер-ной палатки буквально подбрасывают нас. Вытянув дрожащую руку, наш полукруг мстительным пугалом пересекает маленькая черноволосая женщина в синем платье и кедах, вновь стреляя (и опять хлопок мне знаком, я же и сам пользовался пару раз), вновь бессмысленно, ведь и моего мощного «Кар МК9», который я опознал раньше, чем увидел Софи Лапьер, хватает лишь на метр согласно законам НБ (новой баллистики), так что обоих вольнодумцев (за секунду грозящей расплаты нас пронзают — зрительно, безболезненно, внутренне — калейдоскоп голых фигур в шале, воспоминания о черной и белой королеве и о школьнице Машеньке из Шильонского замка, о постыдном, хотя и упраздненном четвертом киоске для «Бюллетеня») еще спасает надежное удаление, поэтому они бросаются врассыпную, насколько можно рассыпаться двоим. При этом выясняется, что для Софи существует лишь Хаями. Пулеголовый, к которому пули и стремятся, все-таки физик, поэтому полагается на спасительную даль, однако уступает Софи по силе ускорения и энергии. Мы уже больше ничего не слышим, когда они бегут через поток транспорта к кулисе пестрых лодочных парусов, все сильнее сближаясь, причем количество беззвучных вспышек выдает знатоку стрелкового оружия, что опасность для Хаями, который, похоже, решил прыгнуть в озеро, сводится к двум последним патронам стандартной обоймы. Но даже их хватило бы для мести, если бы Софи не попалась в открытую засаду, которую устроил потрясающий Антонио Митидьери. Получив возможность по пути с озера насладиться сценой погони, он замер рядом с туристкой вполне подходящего ему средиземноморского вида и, когда бегущий пули японец промчался мимо, легко и небрежно выставил влево ногу. Он все-таки врач. Софи упала, выронила оружие, скользнувшее в следующую хроносферу. Когда Митидьери помог ей встать, Хаями уже схватил мой пистолет. За рукоятку, двумя цепкими пальцами.

Немедленно было устроено подобие семейного суда. Как можно короче, ведь мы все ожидаем от Шпербера мирового восхода, начала нового времени, чудо-моста. Но оказалось, что одна истеричная женщина с пистолетом может встать на пути целой вселенной. Получив обратно «Кар МК9», я вынул из него магазин. И вот заново излагается история об эпидемии в Деревне Неведения. Софи рассказывает ее точно так же, как несколькими днями раньше нам, и собравшиеся на набережной зомби, как несколькими днями раньше мы, улавливают лишь временную связь между экспедицией на Айгер и началом болезни. Кубота пользуется случаем, чтобы упрекнуть соотечественника за экспрессивную инсталляцию с псевдоклоном в глетчерной пещере, то есть, наверное, упрекает, разговор ведется по-японски, мимически напоминая начало поединка карате, и неожиданно обрывается двумя резкими поклонами и вежливым молчанием. Третий муж Софи умер через пять дней. Она обмякла на стуле, и ее, похоже, покинули мстительные эринии, но лишь до поры, пока ей не приходит мысль об эльфятах и их взрослых спутниках. Она пытается вырвать у меня из руки пистолет, узнав о смерти обоих мужчин. Один из них, Мариони, вообще не мог умереть от болезни в пути, потому что он единственный уже переболел и выздоровел.

— А он и не мертв. — Хаями растерян. Когда первый мужчина умер, Мариони объявил, что ни при каких условиях не пойдет в Женеву, и умолял представить его второй жертвой эпидемии.

Кажется, ему не верит никто, кроме Шпербера.

— Феникс, — наконец произносит он, приоткрывая для нас тайное досье «Бюллетеня». — Мариони был Фениксом.

От любовника-убийцы действительности до неведующего, который привольно чувствовал себя только вне зоны видимости болванчиков, — это вполне убедительная эволюция. А можно ли приближаться к Лапьер или Хаями, не рискуя подхватить инфекцию? Почти каждый дотрагивался до эльфят Симона и Розы. За ними присматривают Пэтти и Антонио, и они же успокаивают сейчас Софи и дают ей что-то из походной аптечки.

(Вселенная двигается дальше, а ты заболеваешь и умираешь на третий день.)

Шпербер имеет что рассказать! Воодушевляйтесь! Оставайтесь на набережной, гуляйте в пределах видимости. Разошлите гонцов ко всем, чье местонахождение вам известно. Встречаемся на берегу. Место сбора будет определено спонтанно (по методу Доусон), не позднее 22:00 по времени зомби, а значит, через четыре часа прозвучит доклад.

Входят Хэрриет, Калькхоф, Мендекер. Вид — как после бессонной ночи, но под допингом. Оба кропотливых монаха вроде совсем не изменились. Зато бывший большой начальник и умница вызывает сочувствие: он сильно постарел и потерял форму, на нем не очень чистые коричневые брюки и голубая рубашка с отскочившей пуговицей на зените живота, он абсолютно сед, а в электростимуляторе сердца уже не первую неделю нужно сменить батарейку. Идиотский слух, заявляет нам Шпербер, зомби на батарейках никогда бы не выжил. Прекрасный пример — мадам Дену (можете сами убедиться).

— Что поделывает наша красавица? — интересуется он у Анны.

— А что поделывает наш шут гороховый? — огрызается та, но мы же безоружны (свой пистолет я положил в сумочку какой-то бабуле, в открытый тайник), сидим на белой скамье, облокотившись о стволы буков за нашими спинами, на недолгое время в одиночестве шестерной хроносферы перед «Гран Казино», воссоздавая с Борисом, Куботой и Анри компанию нашей последней настоящей ночи. Не будет никаких приватных справок, предупреждает Шпербер, все случившееся с ним во время испытания на Пункте № 8 он подробно изложит на общем собрании. Мы редко, даже, наверное, никогда не видели его в таком состоянии: на первый взгляд он полностью спокоен и уравновешен, но, приглядевшись, замечаешь, с каким усилием он скрывает огромное потрясение, и его волнение все сильней передается нам. Несколько дней назад мы договорились показать Шпер-беру фотографии из замка, если посчитаем, что ему и впредь можно доверять. Вид себя самого за плаванием, фехтованием, игрой в шахматы, чтением и игривыми пытками в подвале поначалу пугает его, словно мы хвастаемся снимками искусно скрытых камер. Но он быстро понимает, что фотограф снимал в упор. Шокирующий тройной портрет, подготовленный нами для демонстрации реального утроения в одном кадре, трио Шперберов, которые с косо свисающими головами плечом к плечу сидят на одной скамье, вконец его ошеломляет. Руки у него подрагивают, как и полуседая борода, и узкий нос.