Истовик-камень - Мария Семенова

Учи…

Воды для промывки руды требовалось много. Очень много.Вороты на семнадцатом уровне скрежетали круглые сутки, заглушая даже писклетучих мышей, гнездившихся под потолком…

Здесь трудились только опасные, да и то не всякие, а лишьнаказанные за немалые провинности. Эту работу считали очень тяжёлой.

В забое каторжник может хотя бы иногда опустить кайло инемного перевести дух. Или, если Белый Каменотёс наведёт его на богатую частьжилы, невольник добудет красивые и ценные камни, а значит – какую-то добавкуотдыха и еды…

На вороте всё не так. Прикованные рабы толкают и толкаюттяжёлое неподатливое бревно, наматывая нескончаемые круги внутри каменногомешка. Их усилие вращает прочный деревянный столб с шестернёй особой формы. Эташестерня цепляет другую, и вращение передаётся на вал, расположенный ужегоризонтально. На валу сидит большое колесо с черпаками, укреплёнными на спицах.Черпаки подхватывают воду из подземного озера, потом опрокидываются в жёлоб.Если надсмотрщик замечает, что какое-то колесо вращается медленнее других иливоды в жёлобе стало меньше, он разворачивает кнут и идёт подгонять дармоедов…Так что – никаких передышек.

И ещё немаловажное обстоятельство. Здесь не водятся крысы. Азначит, каторжник будет есть только то, что ему принесут. Вернее, сбросятсверху на каменный пол…

Рабы на вороте не видят ни озера, ни колеса. Толькодеревянный рычаг, до тёмного блеска отполированный мозолистыми ладонямипредшественников. Только круг неровных тёсаных стен. Только шестерни, стонущиенад головой…

Лошадям, приставленным к подобной работе, сердобольнозавязывают глаза, чтобы они не спятили от однообразного кружения. О невольникахтак не заботятся. Иногда наверху стены им оставляют факел. Иногда – нет, итогда они работают в темноте. А на что им, собственно, свет? Небось и во мракеворот не потеряют. И с пути не собьются…

Это последнее особенно верно. Кругом каждого ворота можнозаметить нечто вроде канавки, замкнутой в кольцо. На самом деле это тропинка,протёртая, протоптанная в твёрдом камне босыми ногами рабов. Потому что воротыненамного младше самого рудника, и с самого первого дня их вращают невольники.

Мыши роняют на головы рабам вонючий помёт. Порой липкие«гостинцы» перепадают надсмотрщикам, и тогда те, ругаясь в сорок петель, грозятвот ужо взяться и начисто извести мерзких зверьков. Но своды пещеры высоки инедоступны, так что мыши могут не бояться угроз.

* * *

Сквозь толщу камня донёсся тяжёлый удар, потрясший,казалось, всю гору. Короткий глухой рокот сопроводил его, и всё стихло.

В яму, где безостановочно скрипел ворот, почти не достигалсвет – лишь тусклые отблески с потолка. В темноте шаркали ноги двоих людей. Слышалосьнапряжённое дыхание одного и сиплое, торопливое – другого. Так дышат занепосильной работой, когда лёгкие, изъеденные болезнью, беспомощно трепещут вгруди и никак не могут вобрать достаточно воздуха, а сердце выпрыгивает наружуиз горла. Когда этот человек согнулся в приступе кашля, с другого края ямыглухо зарычал второй голос:

– Сядь на бревно! Зачем опять слез?

Тиргей сплюнул далеко в сторону, чтобы плевок не попал подноги напарнику: в слюне была кровь, и аррант полагал, что она может быть ядовита.Он виновато отозвался:

– Пёс, брат мой, я же не могу позволить тебе делатьодному всю работу…

Он сам понимал, что в действительности помощи от него давноуже не было никакой.

– А я не позволю, чтобы тебя пришибли и выкинули вотвал! Влезай, говорю!..

Толстое бревно находилось на уровне живота стоящегочеловека, там, куда сами собою ложатся ладони согнутых рук. Кажется, чего проще– закинул ногу и сел верхом, словно на невысокий забор!.. Увы, нынче дляарранта даже такое усилие было почти за пределами мыслимого. К тому же рычагдвигался, плыл над полом, и останавливать его было нельзя, чтобы не угодить подкнуты… Тиргей скорбно подумал о том, как когда-то, в иной и радостной жизни,где его тридцать два года ещё были бы молодостью, он легко вскакивал на играющего,пляшущего красавца коня… И светило солнце… Дарило не ценившим этого людям свойщедрый, ласковый жар…

Многого он тогда не ценил. А теперь оглядывался изприжизненной могилы: «И о такой-то чепухе я ухитрялся печалиться?!.»

Солнце, солнце… Его он тоже больше никогда не увидит.

Он поднял голову, ловя остатками зрения скудное заревофакелов, проникавшее в их преисподнюю, и начал привычно внушать себе: «Я дома.Стоит синяя летняя ночь, и я иду по дороге, обсаженной стройными тополями. Явижу, как обрисовываются против неба их зубчатые верхушки. Они шепчутся, хотя яне чувствую ветра. Я хорошо знаю эту дорогу. Лимонные рощи посылают мне свойаромат: значит, скоро покажутся стены благословенного Арра…»

Воображение неизменно выручало его, давая силы, выручило итеперь. Тиргей собрался с духом, перехватил для опоры цепь, тянувшуюся кбревну, и неуклюже повис на рычаге. Он чуть не соскользнул на другую сторону,но удержался с помощью всё той же цепи. Ещё немного отдохнул – и благополучносел на бревно.

– Вот так-то лучше, – буркнул из темноты венн.

– Как же мне отблагодарить тебя… – прошепталТиргей еле слышно. «Я знаю, что обречён. И ты тоже это знаешь, брат мой. Еслибы не ты, мне давно сломали бы шею и увезли мой труп на одрине. А так я ещёзачем-то живу…» Потом Тиргей вспомнил, как полгода назад, когда их толькоприковали к этому вороту, он в приступе чёрного отчаяния позволил вырватьсянечастой жалобе вслух. «Я прочёл множество книг, пытаясь наполнить знаниямисвой разум, – горестно сказал он тогда Серому Псу. – Я восторгалсяучёностью великих людей, живших прежде меня, я рвался продолжить открытые имипути и лелеял надежду добавить в сокровищницу премудрости хоть одну крохотнуюзолотую пылинку. Скажи мне теперь, зачем я корпел по библиотекам, вникая втайны науки? Зачем мёрз и обдирал кожу в пещерах, устанавливая и опровергаякакие-то истины? Зачем всё, если отныне имеет значение только дубинанадсмотрщика, которая очень скоро разобьёт мою голову? Или я сам сдохну здесь,заеденный вшами…»

Венн тогда ему не ответил, и Тиргей успел запоздало укоритьсебя. На что вздумал жаловаться дикарю, который слова-то такого – КНИГА –никогда небось не слыхал!.. Молодой варвар, треть своей недлинной жизнипроведший в каторжных подземельях, был одним из самых порядочных и надёжныхлюдей, с которыми доводилось встречаться арранту. Уже не говоря о том, что изБездонного Колодца они с Гвалиором без него не выбрались бы ни вместе, ниврозь. Но учёность, творческое озарение, чувство прекрасного – всё это длявенна явно были такие же потёмки, как для него, Тиргея (так, увы, и неназванного Аррским или Карийским), – способность Пса видеть ночью илипредугадать падение камня…

Так он рассудил про себя и устыдился собственной слабости.Но на другой день – то есть по прошествии нескончаемого кружения за рычагом икороткого времени, когда им разрешено было поспать, – венн вдруг сказалТиргею: «Научи меня». – «Что?..» – не понял аррант. И услышал: – «Тысожалел о премудрости, которая умрёт вместе с тобой. Ты учитель. Ты кого-тоучил…»