Русалки-оборотни - Антонина Клименкова

— Я запуталась, — послушав, тихо призналась Полина Кондратьевна.

Покачав головой, отправилась с чашками в дом.

Улучив минуту, когда спорщики наконец угомонились, Серафим Степанович решил-таки и сам вставить хоть словечко:

— А как, следопыты вы мои, объяснить нынче поутру приключившееся происшествие?

— А что случилось? — встрепенулась Глаша. — Я ничего не знаю.

— И я, — кивнул Феликс. — О чем вы, Серафим Степанович?

— Ах да, я ж вам не рассказал. Простите старика, не успел. Вы были так поглощены рыбалкой и корягами…

И лукаво посмеиваясь, довольный собой старец поведал кое о чем загадочном и весьма любопытном.

Он узнал об этом почти случайно. Никого не застав на обычном месте — у колодца, — зашел домой к одной из бабулек поздороваться, пожелать доброго утра. Застал он ее за вполне обычным занятием — старушка ощипывала пару кур. Но почему-то, несмотря на повседневность процесса, бабка казалась чем-то явно взволнованной, приходу Серафима Степановича не обрадовалась, а даже наоборот — при его появлении попыталась спрятать посудину с дохлой птицей под лавку. Странность подобного поведения не укрылась от цепкого взора старца, и он потребовал разъяснений. Пришлось еще проявить настойчивость, прежде чем бабка сдалась и перестала увиливать и отнекиваться.

Оказалось, перед самым рассветом кто-то залез в их курятник. Но кто — она не знает, хотя и не проспала сие событие. Даже более того, находилась в тот момент совсем недалеко, в одном укромном чуланчике, куда пришла поразмыслить в уединении о смысле бытия, гонимая бессонницей и кислыми щами. Как раз обдумывала одну очень важную житейскую мудрость, незаметно для себя самой похрапывая и порываясь тут же вздремнуть, как вдруг в курятнике поднялся невообразимый переполох. Ошарашенная внезапным шумом и гамом, старушка поспешила оставить раздумья на потом — но не тут-то было! Рванув дверь, она поняла, что ее заперли.

К счастью, гомон в птичнике вскоре затих. Да и заточение продолжалось недолго. Бабку освободил внучек Прошка, вскочивший ни свет ни заря по вине собственного любопытства — накануне проводил тщательную проверку, хорошо ль созревают яблоки, причем на каждой яблоне особливо. Увидев бабушку, спросонок не удивился, вопросов задавать не стал, горя одним лишь желанием поскорей занять чуланчик самому.

Старушка бросилась к курятнику, но, конечно, уж было поздно, она никого там не застигла. Только на пороге лежали две брошенные обезглавленные куриные тушки. В дверной косяк был воткнут окровавленный топор для колки дров. Явно то была работа не лисицы или какого другого лесного хищника. Да и у тушек был странный вид, будто из них кто всю кровь выжал, как воду из стираного белья, а мясо не тронул. Нет, таких зверей раньше в округе не водилось.

Бабка решила ничего не говорить домочадцам и надежно спрятала улики. До обеда.

— Вот ведь, как на грех, в постный день! — сокрушалась старушка, собираясь кухарить. — Токмо вы, Серафим Степаныч, никому про то ни словечка! Ни одной душе. Меня ж засмеют! Это ж позор на мою седую голову. Срамота, прости господи…

— Ну-с, что думаете, ребятки? — спросил Серафим Степанович. — Мог быть, это ваш итальянец?

— Мог, — признался Феликс, — Если он ушел, когда…

— По воде! — прыснула Глаша.

— …когда не рассвело, мог успеть, — кивнул Феликс.

— И кровь из курей выжал. Значит, точно вампир! — провозгласила Глафира.

Ночью огоньки блуждали у самой околицы. Мерцали, подмигивали, точно поджидали кого. Феликс с полчаса наблюдал, как они бродят туда-обратно, подпрыгивают на месте от нетерпения, но не исчезают. Издеваются, решил он. Хотят его снова завести на кладбище и оставить с носом.

Однако огоньки были упрямые. Устав блуждать, застыли все трое на одном месте, рассевшись рядком, ровненько, как по ниточке. Не двигались, тихонько перемигиваясь. Феликс вспомнил, что там как раз низенькая изгородь, на толстых жердях которой любят, точно воробьи, рассаживаться деревенские мальчишки…

— Вон он! — шепнул первый огонек.

— Идет, не торопится, — проворчал второй.

— Я уз лесыла, нам тут до утла куковать, — вздохнул третий. — Ну музики, посли, сто ли…

Как только Феликс приблизился, огоньки сорвались с места. Удивительно, но сегодня они не старались заморочить ему голову, не петляли, не путали следы. Двигались быстро, гуськом, выбирая приличные тропинки, точно куда-то боялись опоздать. Однако, как они ни спешили, когда Феликс отставал, в темноте сбившись с тропки, огоньки останавливались и терпеливо его ждали. Впрочем, близко все равно не подпускали.

Винченце вглядывался в темноту. Лицо его, озаряемое отраженными от воды бликами пламени, казалось спокойным, точно высеченным из гладкого мрамора. И вся поза его хоть сейчас просилась в эскиз какому-нибудь скульптору для памятника на площади. Только руки не желали позировать, ни минуты не пролежав скрещенными на груди, одна принялась беспокойно теребить пальцами цепочки в расстегнутом вороте рубашки — что выдавало не столь уж безмятежное настроение итальянца.

Сгрудившиеся у костра ребята не решались нарушить затянувшееся молчание, хотя и терялись в догадках, чего, собственно, ждет их таинственный предводитель. Разве только запоздавшую неразлучную троицу…

Вихрастые головы как по команде обрадованно вскинулись, когда из ближайщего кустарника, прикрывавшего край оврага, послышался шорох ветвей и приглушенный шум голосов. И вскоре к обществу присоединились три долгожданных его члена — Прошка, Тишка и Ариша со своим псом, дышащим ей в затылок.

— Ну finalmente![52]Вас можно до смерти посылать! — обернувшись к вновь прибывшим, воскликнул Винченце. — Но… Вы что, одни пришли?

— Да нет, — помотал головой Прошка, плевком загасив горевший голубоватым огоньком зажатый в кулаке огрызок свечи. — Этот вон тащится. Слышите, кусты трещат? Из-за него и проваландались…

И с обиженным видом попросил сидевших у костра приятелей подвинуться.

Винченце, взяв из пламени занявшуюся на конце палку, отвел рукой ветви куста и посветил на убегающую вниз тропинку:

— Синьор Феникс, — поинтересовался он у темноты, — вы там не заблудились?

В ответ раздался хруст, треск и возмущенное кваканье.

— Какого лешего ты там наших лягушек оставил? — накинулся Прошка на сидевшего рядом толстого рослого мальчика.

— Дурак я, что ли, тяжести туда-сюда таскать! Все равно ж обратно понесем, — надулся тот. — Ими там неплохо, в канаве…

Вновь достоинство Феликса было уязвлено — и уронено ниже некуда. Подоспевший Винченце вытащил его буквально за шиворот из мокрой канавы, куда Феликс в темноте свалился, узнав на личном опыте, что данная тропинка — это всего лишь цепочка кочек, пересекающая узкое, но глубокое болотце. Вместе с честью и намокшей одеждой пострадала подвернувшаяся под ноги корзина — к счастью, она только перевернулась, даже не открылась плотно привязанная крышка. Поставив Феликса на ноги, Винченце и квакающее лукошко вернул в исходное положение.