Смерти вопреки. Реальная история человека и собаки на войне и в концлагере - Роберт Вайнтрауб

В стене лагеря было маленькое отверстие, через которое лагерь покинул Рокок. У Швейцарии как нейтральной страны было маленькое консульство в Медане, и хотя швейцарцы ничем не могли помочь военнопленным, до лагеря дошел слух о том, что они хотят сделать унылое правительственное учреждение более радостным, взяв туда щенка. Рокока усыпили с помощью хлороформа и протолкнули через дыру в стене ожидавшему снаружи посреднику, который доставил находившегося без сознания щенка швейцарцам. Панч и Блэки слонялись по лагерю, но оба умерли молодыми. Блэки забил до смерти охранник, а Панч исчез бесследно, и его участь неизвестна.

Киш должен был произвести намного более сильное впечатление.

Фрэнк приблизился к жилью Банно, что само по себе обычно являлось наказуемым преступлением. С помощью языка жестов изобразив полное подчинение, Фрэнк смог пройти мимо часового и войти в комнату Банно. Банно был выведен из душевного равновесия или потрясен вторжением, но его внимание отвлекли алкоголь и щенок, которого Фрэнк положил на стол. Киш вперевалку прогулялся туда-сюда и чуть не свалился с края стола, но потом восстановил контроль над своими лапами и двинулся к Банно. Удивительно, но полковник разразился хохотом, протянул щенку руку и дал ее лизнуть.

«Он был очень пьян и, казалось, забыл о том, что говорит с одним из пленных, – вспоминал позднее Фрэнк. – Я слышал о том, что алкоголь приводит этого обычно агрессивного человека в хорошее настроение. Учитывая то, что выпил он достаточно, он, скорее всего, согласился бы на что угодно».

Настало время проверить эту теорию. Фрэнк сказал, что принес Киша не для забавы, а в подарок. Этот подарок не для Банно, хотя, если он Киша возьмет, это будет, конечно, замечательно. Нет, щенок предназначен для женщины Банно из соседнего селения.

Фрэнк боялся, что одно лишь упоминание о любовнице Банно равносильно самоубийству. Действительно, большинство других людей на месте коменданта сразу же отрубили бы Фрэнку голову. Но Фрэнк чувствовал, что Банно – другой, и поставил свою голову на кон в игре в попытке угадать мысли человека из дальнего далека (имейте в виду, что двадцатитрехлетний малый из Англии вовсе не был таким дипломатом, как, скажем, светский человек Сирил Уайлд). Он предложил щенка Банно как бы мимоходом, как подарок, который Банно мог потом отдать другому.

И действительно, Банно был не оскорблен, а растроган. Он поблагодарил Фрэнка за его глубокомыслие. Да, щенок станет отличным подарком и продемонстрирует доброту Банно.

Когда в комнате воцарилась редкостная благожелательность, Фрэнк деликатно упомянул о матери щенка, Джуди. Он рассказал об опасности, которую создают ее жизни охранники, местные жители и крокодилы, о том, какая Джуди смелая и преданная, и о том, насколько Джуди важна для поддержания морального духа пленных.

Спустя какое-то время Фрэнк выложил свою просьбу. Он хотел, чтобы Банно официально признал Джуди военнопленной, что поставило бы ее под защиту Женевских конвенций и, по крайней мере, заставило бы охранников дважды подумать, прежде чем убивать ее, случайно или намеренно.

Пока Банно обдумывал ситуацию, Фрэнк наполнил его стакан саке. Банно сказал: глубокомыслие британца и его забота о друге высоко оценены, но он не может сделать того, о чем просит Фрэнк. Японцы, объяснил Банно, подобно их немецким союзникам, исключительно педантичны, особенно когда речь заходит о таких вопросах, как численность пленных в трудовых лагерях. Как бы сильно Банно ни сожалел, он не сможет объяснить вышестоящему начальству, каким образом в лагере Глоегоер появился новый пленный. Ему зададут много вопросов, и – хотя Банно не сказал этого прямо и определенно – было ясно: он боится того, что его начальство узнает о его интрижке с местной. А это просто невозможно.

По счастью, Фрэнк заранее все продумал и предвидел такой поворот беседы. «Этой проблемы легко избежать, – сказал Фрэнк полковнику. – Просто добавьте к моему номеру букву А». У Фрэнка был лагерный номер 81 или хати-дзю ичи. Если сделать Джуди просто военнопленной 81-А, она получит официальный статус, не вызывая подозрения высокого императорского начальства.

Киш почувствовал, что наступил решающий момент разговора так, как это умела чувствовать его мать, и покатился прямо в руки Банно. Щенок был таким невероятно милым благодаря карим глазам, унаследованным от матери, что Банно просто не мог сопротивляться. Счастливо катая Киша по столу, Банно дал согласие. Джуди станет первой – и единственной – собакой-военнопленной на всех театрах Второй мировой войны – и любой известной войны, происходившей ранее или впоследствии.

Пока Банно писал официальный приказ, Фрэнк смотрел на щенка – и сдерживал дыхание. Киш напрудил лужу всего лишь в нескольких сантиметрах от локтя коменданта. Фрэнк представил, как рушится весь план, который был уже в шаге от успеха.

Но фантастическое везение продолжалось. Банно остался сухим. Как и приказ, объявляющий Джуди военнопленной. Фрэнк поклонился и подобострастно поблагодарил офицера, а потом со всех ног бросился из квартиры Банно с приказом (и щенком) в руках.

К следующему утру Джуди с гордостью носила на ошейнике специально сделанный значок, который гласил: «81-А, Глоегоер, Медан». Если кто-либо нуждался в дополнительном напоминании о том, что этот пойнтер уникален, то теперь Джуди носила такое напоминание на ошейнике.

Вскоре после того как Джуди внесли в официальный список содержавшихся в Глоегоере пленных, Банно отбыл на материк, чтобы принять оказавшееся для него роковым командование группой F. На его место в лагере на Суматре заступил капитан Такахаси, спокойный офицер с мрачным чувством юмора. Такахаси немедленно запретил пощечины как меру наказания и сообщил пленным офицерам, что им больше не надо кланяться японским военнослужащим, звания которые были ниже званий пленных. Отказ от поклона ранее приводил к жестоким избиениям. Такахаси «сказал нам, что, хотя мы ему не слишком нравимся, он собирается посмотреть, как мы станем соблюдать порядок, и предупредил, что в лагере будет поддерживаться строгая дисциплина, – вспоминал Джон Пёрвис. – Нас это вполне устраивало, и несколько месяцев прошло без каких-либо особых инцидентов».

Временами казалось, что Такахаси почти на стороне пленных. Он заметил, что те с тоской смотрят на пролетавшие над лагерем самолеты, вопреки всему надеясь на то, что это бомбардировщики союзников. Когда самолеты улетали, Такахаси говорил: «жаль, в следующий раз повезет больше».

«Мы никогда не могли понять, симпатизирует ли он Великобритании, разумнее ли он остальных японцев и замечает ли он сигнал отдаленной угрозы или же он просто человечен», – писал Хартли. После войны несколько военнопленных засвидетельствуют человечность Такахаси на трибунале, рассматривавшем дела о военных преступлениях. Один из освобожденных лейтенантов отозвался о Такахаси с такой сдержанной похвалой: «Он был неплохим японцем».

Однако даже этот малый перерыв будет для пленных недолгим. Довольно скоро Такахаси перевели в огромную сингапурскую тюрьму Чанги. Такахаси сменил капитан Меора, высмеивавший мягкость Такахаси, которую считал признаком слабости. Пощечины вернулись, и пленных на ежедневных построениях заставляли рассчитываться на японском.