Звезда заводской многотиражки 2 - Саша Фишер

что он сейчас просто взорвется. Что такое, Вадим Сергеич? Первый раз в жизни получил идейный отпор?

Я замолчал и сделал шаг назад. Как бы показывая, что выступление мое закончилось, и я готов выслушать вердикт. Любой вердикт, как я уже всем и сообщил. Гордо вскинул подбородок. Повисло молчание. Которое нарушалось только шумным дыханием парторга и жужжанием ламп под потолком. Через секунду в этой оглушительной тишине раздался одинокий хлопок в ладоши. Седой до белизны Илья Степанович, заслуженный ветеран войны и труда, первый зам директора, человек, едва ли не более уважаемый на заводе, чем сам директор, медленно аплодировал. С минуту он хлопал в тишине, но потом к нему несмело начали присоединяться и другие заседатели. Не все, конечно же не все. Это не та публика, которую можно очаровать с полпинка.

Потом все разом заговорили. Кто-то начал вставать, кто-то пытался перекричать всех, обращаясь ко мне. Таня из отдела кадров, несмело протянула руку к куче писем, взяла одно из них и погрузилась в чтение. Вслед за ней другое письмо взял мужик, похожий на учителя физики. Кто-то из инженеров, явно.

– Хватит!!! – рявкнул Вадим Сергеевич и грохнул по столу двумя кулаками. – Что за балаган вы тут развели?! У нас заседание партийного комитета, а не встреча выпускников педагогического училища!

Все притихли и втянули головы в плечи. Кроме Ильи Степановича. Который так и остался стоять. Он медленно повернулся к парторгу.

– Вадим Сергеевич, вам бы успокоиться, – сказал он отеческим тоном и покачал головой. – Водички попейте, вон у вас целый графин. Оставьте уже юношу в покое, пусть работает и учится...

– Мы здесь собрались, чтобы разобрать его дело! – прорычал парторг в бешенстве сжимая и разжимая кулаки. Ну да. Он точно просто не знал, как себя вести в ситуации, когда кто-то возражает. Видно долго он сидел в своем мягком кресле уже. Настолько долго, что ему начало казаться, что его слово – закон. По умолчанию.

– Так давайте примем уже решение и пойдем работать, – сказал Илья Степанович. – Верно, товарищи? Кто за то, чтобы объявить нашему молодому журналисту благодарность за проявленную инициативу и творческий подход?

Он первым поднял руку. Буквально сразу же взметнулось вверх еще несколько рук. Раз, два, три... Одиннадцать. Поднялось еще три. Видимо тех, кто сначала ждал, пока проголосует большинство.

Лицо Вадима Сергеевича окаменело. Он сверлил меня злющим взглядом, если бы мог, то точно бы испепелил. Да уж, друзьями мы вряд ли будем. Впрочем, после такой плюхи есть все шансы, что под него начнут копать как минимум трое. Видно, как алчно загорелись глаза и зачесались пальцы. Те самые трое, которые ждали, когда рук будет одиннадцать. Так что можно не переживать о мести парторга, ему сейчас явно будет не до меня...

Все снова поднялись со своих мест и зашумели. Я отвечал на рукопожатия, широко улыбался и продолжал изо всех сил играть образ молодого, горячего и идейного парня. Настоящего строителя коммунизма. Но смотрел я уже не на лица заседателей и даже не на хмурого Вадима Сергеевича. Этот раунд уже выигран, можно расслабиться. Я смотрел на Игоря и Прохора, которые отошли в уголок и о чем-то тихо переговаривались. Прохор говорил, Игорь слушал и кивал. Показалось, или они говорили про Аню? На меня оба не смотрели. Подчеркнуто так делали вид, насколько им на меня наплевать.

– Идите, я еще поработаю, – сказал я, махнув коллегам рукой. – Я же теперь живу в двух кварталах, могу и задержаться.

Последней из редакции вышла Антонина Иосифовна. Захлопнулась дверь, я остался один. Глядя на телефон, сосчитал до тридцати. Схватил трубку и набрал номер Аллы и Анны. Длинные гудки. Опять длинные гудки, как и тогда. Я пытался им звонить сразу, как только вернулся с заседания. Будто засела какая-то тревога в башке. Вроде не слышал, о чем там конкретно говорили мой брат с этим Прохором. Но что-то меня напрягло в их беседе. Гудки замолчали. Я набрал номер еще раз.

Потом еще.

Да куда они делись-то? Мишке позвонить? Хотя он на работе был, я его видел до заседания. Он еще до дома, наверное, не доехал.

Я положил трубку на рычаг. Потом схватил снова. Накрутил еще раз. УЖе палец заныл от тугого диска редакционного телефона.

– Алло! Это кто?! – раздался в трубке отрывистый голос Аллы.

– Добрый вечер, это Иван, – сказал я. – Можно Анну к телефону?

– Нету Анны! Нету! – огрызнулась Алла. – Как со вчерашнего дня пропала, так и нету!

– Алла, что случилось? – осторожно спросил я. – С ней все в порядке?

– Да не знаю я! – в сердцах выпалила она. – Вчера к ночи ей кто-то позвонил, она выскочила в одни пальто и тапочках и пропала. А я думай, что хочешь! Слушай, Иван, ты если ее увидишь, скажи, чтобы она хоть отметилась как-то! Я тут извелась вся, не знаю надо куда-то бежать или что?!

Я нажал на рычаг отбоя. В голове было пусто. И тревожно. Почему-то я вспомнил рыбье лицо медсестры в регистратуре морга. Веник сегодня дежурит как раз.

Бездумно взял с полки справочник телефонов Новокиневска. Так... Больницы... Морг третьей городской. Два, тридцать три, девяносто девять. Хуже девятки набирать только ноль...

Раздались длинные гудки, потом щелчок, потом бодрый голос Веника.

– Третья городская, морг!

– Здорово, Веник, – сказал я. – Это Жаныч.

– Жаныч, слушай, извини, у меня тут дел сегодня куча... – оправдывающимся тоном начал Веник.

– Я как раз по твоему профилю, – перебил его я. – Слушай, к вам не поступала часом девушка. Анна Метельева. Рыженькая такая, молодая, лет двадцать с небольшим.

– Эээ... Хм... – замялся Веник. – Так... Как ее зовут, еще раз? Метельева... Нет, такой нет. Но есть два неопознанных женских трупа. Вчера привезли. Длинные волосы у твоей Анны?

– Да, длинные, – сказал я охрипшим голосом. – Она в тапочках была?

– Что? – не понял Веник.

– Ну, на ногах у нее домашние тапочки были? – нетерпеливо спросил я.

– Да не, она голая почти была, – сказал Веник. – В одной комбинашке. Длинные волосы. Ну, наверное рыжие, но крови много.

– А можно я приеду? – бухнул я, не дослушав.

– Давай только после девяти, ладно? – вполголоса сказал Веник.

– Заметано, – сказал я и нажал отбой. Пустая редакция показалась мне невыносимо тесной. Как будто стены начали сжиматься со всех сторон. И свет дневных ламп делал все каким-то нереальным, будто вырезанным из картона. В ушах гулко стучал пульс.

Позвонить Мишке? Я с недоумением посмотрел на телефонную трубку, которую все еще сжимал в руке.

Я принялся торопливо одеваться. Три раза промахнулся мимо