Как на ладони - Алисия Эриан

дверь, потому что я услышала, как она говорит:

— О, привет!

Папа сказал в ответ что-то, чего я не расслышала, и Мелина ответила:

— Конечно, проходите.

— Чем мы можем вам помочь? — спросил Гил.

Папа рассмеялся.

— Чем вы можете мне помочь? — перепросил он. — Я пришел, чтобы забрать домой свою дочь.

— Видите ли, — заговорила Мелина, — она не хочет возвращаться к вам домой.

— Да ну? — спросил папа. — Ну вот что, хватит с меня ваших шуточек. Джасира, пошли! — заорал он.

Я не шевельнулась. С одной стороны, мне было его жалко — ведь он не знал, где именно в доме я нахожусь, но с другой стороны, я этому очень радовалась.

— Прошу прощения, — сказала Мелина, — но я же вам только что сказала: она не хочет возвращаться к вам домой.

— Это не ваше дело, — заявил папа. — Если вы ее не вернете, я обвиню вас в похищении!

— Сомневаюсь, — ответила Мелина.

Потом я услышала, как папа говорит что-то Гилу по-арабски — долго и очень громко, а Гил что-то ему отвечает.

— Говорите, пожалуйста, по-английски, — попросила Мелина.

Я готова была биться об заклад, что теперь-то папа в ее присутствии и словечка по-английски не скажет. Я оказалась права. Хотя Гил начал говорить по-английски, отвечал папа только по-арабски.

— О чем он говорит? — спросила Мелина.

— Он хочет вызвать полицию, — объяснил Гил. — А я пытаюсь его отговорить.

— И что вы им скажете? — поинтересовалась Мелина у папы.

Тот ее проигнорировал и сказал что-то по-арабски Гилу.

— А вот я думаю, — заявил тот, — если она побудет у нас пару деньков, ничего страшного не произойдет. Она вернется, когда будет к этому готова.

И хотя папа говорил только по-арабски, кажется, я начала понимать его речь. Например, когда Гил сказал, что я могу вернуться, когда буду готова, папа наверняка выдал что-нибудь вроде: “Да кого волнует, когда она будет готова? Я ее отец, и я решаю, когда ей возвращаться домой”. А потом, когда Гил сказал, что папа пожалеет, если приедет полиция и узнает кое-что о нем, папа точно сказал: “Что узнает? У вас ничего на меня нет”. А Гил ответил “Ну, кое-что они все-таки узнают, тем более что она припадает на левую ногу”, — и папа, скорее всего, сказал, что я притворяюсь.

Наконец я услышала, как открылась и закрылась входная дверь.

— Можешь вылезать, — позвала Мелина, и я, выглянув из-за угла, спустилась по лестнице. — Мы от него избавились, — сообщила она.

— Спасибо.

— Он скорее всего вернется, — предупредил Гил.

— И что? — спросила Мелина. — Еще раз от него избавимся.

Потом мы вернулись к телевизору. Во время рекламы Мелина попросила меня подняться наверх в ванную и принести ей щетку из шкафчика. Я кивнула и скоро вернулась с щеткой. Мелина взяла ее, потом усадила меня перед собой. Она начала расчесывать мне волосы, сначала сзади, а потом с краев.

— Господи, сколько же у тебя волос, — удивилась она.

— Спасибо, — поблагодарила я, чувствуя, что это комплимент.

— Гил, ты посмотри, какие у нее густые волосы, — позвала Мелина Гила.

Я смутилась, что она заставляет Гила комментировать мою внешность, но он, кажется, был не против. Он взглянул на меня поверх биржевых бумаг и согласился, что волос у меня и правда много. После этого процесс расчесывания мне понравился еще больше. Голову немножко покалывало, а кожа даже покрылась пупырышками, которые Мелина наверняка чувствовала щеткой, но умудрялась не задевать. Мне это напомнило времена, когда меня брил Барри, только еще лучше, ведь мне не нужно было держать все это в тайне.

Около десяти Мелина сказала, что ей пора спать, и предложила лечь и мне тоже. Мы пожелали спокойной ночи Гилу и поднялись наверх. Я взяла в ванную рюкзак, чтобы переодеться после душа, и, надев огромную оранжевую футболку с надписью “Сиракьюс”, которую мне подарила на Рождество мама, поняла, что она не прикрывает целиком фиолетовый синяк на ноге. Я не знала, что мне делать — попытаться ее растянуть или позволить Мелине все увидеть.

— У тебя все в порядке? — спросила она, легонько стуча в дверь.

— Да.

— Тогда выходи и опробуй постель, сможешь ли ты на ней спать.

— Ладно, — сказала я, оттягивая футболку немного вниз. Я открыла дверь и вышла из ванной.

— Господи Иисусе, — прошептала Мелина. Ее глаза смотрели прямо на мои руки, тянущие футболку вниз. Она подошла и взяла меня за запястье, чтобы я отпустила футболку, которая тут же отпружинила вверх.

— Папа разозлился из-за журнала, — попыталась объяснить я.

— Угу, — пробормотала Мелина. Кажется, она рассердилась, но вроде не на меня. — Можно я это сфотографирую? — спросила она.

— Мою ногу? — удивилась я.

— Думаю, это неплохая мысль, — добавила она.

— Ну ладно, — согласилась я, хотя меня это и нервировало.

— Я сейчас, — пообещала она и вперевалку пошла по коридору.

Я пошла в кабинет Гила и залезла в постель. Теперь я поняла, что имела в виду Мелина, предупреждая, что мне может быть неудобно. Посередине кровати проходила выпуклость, прямо у меня под спиной. Ничего страшного в этом не было, так как я никогда не сплю на спине.

Скоро вернулась Мелина с “поляроидом” в руках.

— Как кровать? — поинтересовалась она.

— Здорово.

— Что, даже эта штука не мешает?

Я потрясла головой.

— Ну, — ухмыльнулась она, — посмотрим, что ты скажешь утром.

Я кивнула, хотя понимала: вне зависимости от того, удобно мне будет ночью или нет, утром я скажу, что все было прекрасно.

— Встань на секунду, я сделаю пару кадров.

Я откинула одеяло и встала посреди кровати. Сначала Мелина сняла меня целиком, потом подошла поближе и сфотографировала отдельно синяк. Когда карточки вылезали из фотоаппарата, она подхватывала их пальцами и помахивала ими в воздухе.

— Есть еще что-то, что я должна снять? — спросила она.

— Нет.

— Слава богу, — обрадовалась она.

Я вернулась в постель и укрылась одеялом. Я заметила, что фотографии, которыми махала Мелина, начали проявляться.

— Можно мне посмотреть?

— Зачем тебе на это смотреть? У тебя же вон оригинал под рукой.

— Просто хочется.

Мелина передала мне фотографии, и, пока я их рассматривала, они стали еще четче.

— Похоже на медузу, — поделилась я.

— Да, — сказала Мелина, забирая фотографии. — Вот только это совсем не медуза.

— Спасибо, что помогаете мне, — поблагодарила я.

— Не за что.

Она наклонилась, чтобы поцеловать меня, потом выключила свет и ушла. Я начала думать о фотографиях. Думала, как она покажет их папе, и тот поймет, что она все знает о нашей с ним совместной жизни. Это были приятные мысли, омрачало их только одно: я знала, что чем больше буду рассказывать