Стихи для мертвецов - Дуглас Престон

– Наш поворот примерно через пять миль, – сказал Пендергаст.

Колдмун сверился со своим айфоном. Слава богу, на нем еще оставались две палочки уровня сигнала. Когда они в прошлый раз выехали из города, сигнал пропал почти сразу же.

– Точнее сказать, через четыре и четыре десятых мили, – продолжил Пендергаст. – Потом еще десять до Парадайз-Лэндинг и еще три до Кейнпатча.

– Отлично.

Колдмун, который уже мечтал как можно быстрее провести беседу и повернуть назад, снова нажал на педаль газа и на этот раз выжал девяносто миль. Видавший виды «мустанг» явно предпочитал более высокие скорости: двигатель перешел на ровное урчание, а безвихревой поток воздуха, прижимая их к земле, придавал устойчивость на дороге. Самым заметным указанием на высокую скорость было количество насекомых, размазанных по ветровому стеклу, а время от времени особенно крупный экземпляр оставлял на лобовом стекле громадное желтое пятно.

Поворот появился неожиданно. Никакие знаки на него не указывали, но других поворотов тут не наблюдалось. Колдмун затормозил плавно, но жестко и повернул «шелби» на боковую дорогу. Она началась с выбоин в асфальте, но через несколько миль превратилась в белую полосу молотых устричных раковин. Жилые прицепы и ржавеющие двигатели, которые попадались им прежде, исчезли. Теперь вокруг была только застойная вода, болота, заросшие меч-травой и высокими растениями необычного вида.

– Это Эверглейдс? – спросил Колдмун.

– Насколько я понимаю, съехав с шоссе штата, мы сразу оказались в этом национальном парке.

Колдмун огляделся:

– Представляете, какой путь проделывает этот парень, если ему нужно купить банку пива?

– А за приличным бордо путь, я полагаю, еще длиннее.

Колдмун привык к плоским пустым пространствам, но таким, как прерия в Южной Дакоте. А при виде того запустения, какое представлял собой национальный парк, он испытал странный приступ клаустрофобии, словно его заточили в это бескрайнее море диких зарослей, расширявшееся все больше с каждой остававшейся позади милей.

– И зачем только кому-то жить тут? – пробормотал он.

– Перед нами человек, – ответил Пендергаст, – который был уверен, что его жену жестоко убили. Он был искренне убежден, что это не суицид, но ему никто не верил, особенно полиция. От него отмахивались, его не замечали, высмеивали как сумасшедшего. Подобный жизненный опыт может сломать кого угодно. Неудивительно, что он решил удалиться от человечества.

– Ну хорошо, но ведь прошло уже двенадцать лет. И вы думаете, что Вэнс все еще там… и жив?

– Два года назад он был еще жив. Скоро мы все узнаем.

– Да. Но вы видели кино «Избавление»?

– Нет.

– Я что хочу сказать: если я услышу игру на банджо, то разворачиваюсь отсюда к чертовой матери[50].

Машина оставляла за собой след белой пыли. Дорога стала еще хуже, и Колдмун сбросил скорость. Дикие заросли сменились бескрайним пространством высокой травы, настолько вытянувшейся вверх, что казалось, будто они едут в зеленой расщелине. Еще через милю перед ними возник темный кипарисовый лес. Он тянулся без конца и без края, становился все темнее и темнее, пока они не оказались посреди унылого болота, на приподнятой грунтовой дороге, бегущей среди массивных кипарисовых стволов и густого кустистого подлеска. Здесь снова повсюду на редких солнечных пятнах сверкали грязные спины аллигаторов.

– До Парадайз-Лэндинг еще полторы мили, – сказал Колдмун, посмотрев на экран телефона.

Две палочки сигнала сократились до одной. Прошло еще несколько минут, и теперь солнце едва пробивалось сквозь кроны деревьев. Потом дорога сделала поворот и пошла вдоль широкого канала. Лес открылся, обнажив выжженный зеленый ландшафт с несколькими просевшими мостками, уходящими в воду, ветхим магазином и двумя ржавыми бензоколонками под металлическим навесом. За мостками Колдмун увидел параллельные полосы когда-то мощенного бульвара с фонарными столбами и рядами недостроенных домов – бетонными коробками, брошенными до завершения строительства. В ближнем к ним окончании бульвара лежали несколько каяков из выцветшего стекловолокна, они были связаны вместе и имели сомнительную плавучесть. Облезший знак гласил: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПАРАДАЙЗ-ЛЭНДИНГ».

Машина остановилась, и они вышли. Колдмун настороженно огляделся, нет ли поблизости аллигаторов, но если они и были, то лежали, погрузившись в воды канала. Со столбиков на мостках взлетели две цапли.

– Похоже на один из неудачных флоридских проектов, о которых много писали. – Колдмун снова посмотрел на телефон. – До Кейнпатча еще три мили. Но дорога, похоже, кончается здесь.

Пендергаст ничего не сказал, просто посмотрел вдаль на коричневую воду канала.

– После вас, старина.

Пендергаст, по-прежнему не произнося ни слова, пошел к мосткам. Колдмун последовал за ним. К одной из тумб была причалена небольшая алюминиевая лодка с воздушным винтом.

– Здесь явно кто-то все еще бывает, – сказал Пендергаст. Он нагнулся и осмотрел лодку. – И ключи в замке зажигания. Как удобно.

– Вы собираетесь ее угнать? – спросил Колдмун.

– Мы имеем право реквизировать ее, – ответил Пендергаст. – Но в этом нет необходимости.

Он кивнул в сторону потрескавшейся деревянной таблички, на которой краской было начертано:

ПРОКАТ АЭРОЛОДКИ.

10 ДОЛЛАРОВ В ЧАС, 50 ДОЛЛАРОВ В ДЕНЬ.

КАНИСТРА БЕНЗИНА 20 ДОЛЛАРОВ.

– Поразительное доверие, – заметил Колдмун.

– Сомневаюсь, что кому-нибудь придет в голову проделать такой путь, чтобы угнать столь специализированное транспортное средство.

Колдмун прокричал приветствие – раз, другой, но иного ответа, кроме жужжания насекомых, они не дождались.

Пендергаст засунул руку в карман своего черного костюма (Колдмун давно уже перестал спрашивать себя, как Пендергаст может носить такой костюм в условиях флоридской жары и влажности), вытащил бумажник, достал из него купюру в сто долларов, нанизал ее на ржавый гвоздь, торчащий из столбика, и показал на лодку:

– Чувствуйте себя как дома.

Фоше уже видела дело Джасмин Ориол и знала, что оно гораздо более поверхностное, чем дело Лори Уинтерс. Тело Ориол нашли в мотеле близ Саванны в штате Джорджия. Дело вел не судмедэксперт, а избранный коронер округа, не имевший звания доктора медицины, и он передал аутопсию на откуп интерну из местной больницы. Возможно, этот интерн впервые проводил реальное вскрытие, и у него получилось нечто несуразное. Фотографии были непрофессиональными и недоэкспонированными. Отчет, их сопровождавший, почти не имел практической пользы. Ни одна из фотографий подъязычной кости не имела достаточной резкости, чтобы можно было разглядеть что-либо существенное. Токсикологический анализ указывал, что, как и в случае с Уинтерс, в крови не обнаружено ни алкоголя, ни наркотиков. И этим дело практически исчерпывалось. Фоше покачала головой, собрала фотографии и убрала их в папку вместе с отчетом коронера. Без эксгумации ей оставалось только принять на веру сведения о переломе рогов подъязычной кости. Но теперь ее опять заинтересовала не медицинская сторона вопроса, а вероятность того, что полицейский, проводивший следствие, как и в случае с Лори Уинтерс, записал регистрационные номера машин постояльцев.