Царица сладострастия - Александр Дюма

— Боже мой! — прошептал он, перепугавшись еще больше и осеняя себя крестным знамением. — Неужели это Бернардо Гавацца? Что ему здесь надо?.. Куда уж дальше гневить Господа Бога?.. Нет, нет, я и с места не сдвинусь… Однако Господь Бог совсем не жалует меня: крыша хижины наполовину продырявилась и дождь льет на голову — не осталось и клочка сухой соломы; последний кусок хлеба уже съеден, а голод не утихает…

Жалобы пастуха были прерваны раскатом грома, потрясшим землю.

— О, — вскричал Царка, падая на колени, — я знаю, что не должен роптать, ведь столько людей несчастнее меня!

— Верно, — донесся голос из темноты, — докажи же, что ты сильный человек, и не будешь нуждаться ни в чем.

В ту же секунду блеснула молния и Царка узнал Бернар-до Гавацца.

— А! Господин Бернардо, — сказал молодой пастух, — вы меня напугали!

— Тем хуже! Ибо, corpo di Dio, боязливые люди ни на что не способны, и с этим недостатком ты будешь пасти овец под открытым небом, пока не сдохнешь от нищеты, тоски и страха!

— Но, когда такая погода…

— Не жалуйся, Царка, для меня лучшей не надо, эта как по заказу.

— Значит, господин Гавацца, у нас разные вкусы.

— Наверное! Но мы, тем не менее, должны понимать друг друга… Вот здесь у меня несколько красивеньких римских скудо, и они жаждут переправиться из моего кармана в твой.

— Так пусть поторопятся, — заметил молодой пастух, лицо которого, освещенное новым разрядом молнии, засияло от радости.

— Они так и поступят, Царка, если ты наберешься храбрости и не спугнешь их… Вот они, гляди, готовы с радостью отправиться в путь.

— О господин Бернардо, теперь я настоящий мужчина… Знаете, буря пугает меня не больше, чем падающая звезда. Каждый за себя, san Dio![13], а Господь Бог — за всех.

— Очень хорошо! Хватит болтать попусту; отсюда до виллы Сантони не более десяти минут ходу, не так ли?

— Пять минут, не больше.

— А господин Мариани, вероятно, сидит сейчас за столом в большой зале, вместе со слугами.

— Безусловно, он всегда так делает… О! Это действительно добрый хозяин!..

— Синьоры Спенцо добры по-своему, а вот эти скудо — лишь малая часть того, что получит человек, сумевший услужить им.

— А что для этого надо сделать?.. Говорите же, господин Бернардо.

— Поклясться, что будешь подчиняться мне, Царка, и сдержать клятву.

— Я готов, — заявил молодой пастух, охваченный редкой для его возраста алчностью.

— Клянешься?

— Клянусь.

— Хорошо, — продолжал Гавациа, доставая из-под накидки двуствольное ружье, — вот судья, который сегодня же вечером должен решить спор между синьорами Спенцо и Мариани.

— О! — в ужасе отшатнулся Царка.

— Ну, так что? — спокойно продолжал Бернардо. — Не считаешь ли ты, что этот приятель может ошибиться адресом?.. Стряхни с себя детскую нерешительность… К тому же, действовать буду я сам. Пошли.

— Да, да, — произнес Царка, все еще дрожа.

— Итак, мы отправляемся в Сантони. Там есть сторожевая собака — она тебя знает, поскольку была в одной своре с твоими псами.

— Мирко?.. О да! Хорошее животное! Стоит ему вырваться, и оно прибегает ко мне в поле.

— Я это знал, поэтому и пришел к тебе за помощью. Ты ведь можешь легко перемахнуть через невысокую стену на переднем дворе, взять собаку и помешать ей залаять, когда появлюсь я. Я пойду следом за тобой, ты бесшумно откроешь калитку, и мы быстро закончим дело. Иди же вперед и поторапливайся!

Царка, напуганный еще более, не двигался с места.

— Значит, теперь, когда тебе известно достаточно, чтобы меня повесили, ты отказываешься идти? — с угрозой в голосе спросил Бернардо. — Будь осторожен! Ведь из двух пуль, которыми заряжено мое ружье, одна может поразить предателя, если он попытается выдать меня.

И поскольку, произнося эти слова, он перевел дуло в горизонтальное положение, Царка не выдержал:

— Нет, нет, господин Бернардо, я не предам вас, но я думал, что, прежде чем мы тронемся в путь, вы позволите мне пощупать римские скудо, лишь промелькнувшие перед моими глазами в свете молнии.

— Держи, — сказал Гавацца, отдавая ему кошелек, — вот первая ласточка, а вся стая скоро прилетит; но мы уже потеряли много времени, пошли.

Пастух взял кошелек, открыл его, осмотрел содержимое и, подпрыгнув от радости, направился к вилле, где его хозяин в эту минуту сидел со своими слугами за общим столом.

Буря утихла, но мелкий и частый дождь все еще шел. Два человека с вещевыми мешками за плечами с трудом шли по полю; это были два солдата-дезертира из армии герцога Савойского, которые пересекали Пьемонт, чтобы укрыться в Венеции.

— Клянусь святым Януарием! — воскликнул один из них. — Я начинаю думать, Лоренцо, что мы напрасно покинули полк. Там плохо, это правда, но все же иногда дают поесть, а теперь мы полсуток шагаем с пустым желудком — при таком рационе нам далеко не уйти. Во всяком случае, я определенно не пойду дальше вон того жилища, пока мы там не передохнем.

— Ты не прав, Джакомо, — возразил другой, — я знаю эти места; дом, о котором ты говоришь, принадлежит родственникам герцога ди Кариньяно: мы просто попадем волку в пасть, тогда как в Кивассо легко будет найти пристанище, да и идти туда не более четырех миль.

— Четыре мили! Да ведь это невообразимая даль. Давай попробуем, не обращаясь к хозяевам, попросить у какого-нибудь добросердечного слуги из этого дома кусок хлеба и охапку соломы, чтобы переночевать в конюшне.

— Попытаем счастья, раз уж ты так хочешь.

— Хочу, тем более что одна из половин ворот, кажется, приоткрыта…

— Так давай войдем, — поддержал его Лоренцо.

Он первым зашел в ворота, но, сделав всего один шаг, обернулся к товарищу и прошептал:

— Тихо! Какие-то люди переговариваются здесь и, судя по всему, не меньше нас боятся, что их услышат.

Солдаты вначале замерли, а затем осторожно проскользнули внутрь, в угол между наполовину открытой створкой ворот и опорной стеной. Отсюда, поскольку дождь прекратился и стало чуть светлее, они смогли разглядеть двух мужчин; один держал в руках ружье, другой — сторожевую собаку на поводке, лаская ее, чтобы она не залаяла.

— Держи ее хорошенько, Царка, — говорил человек с ружьем, — и через минуту синьоры Спенцо навсегда избавятся от этой свиньи, которую маркиз имел слабость ввести в свою семью.

— Но он все же дворянин! — вздохнув, заметил Царка.