Королева в придачу - Симона Вилар

– У меня нет пока никакого плана. Конкретного плана. Все будет зависеть от обстоятельств. Но кое на что мне все-таки придется ей указать.

– На арест Чарльза Брэндона, например, – догадался король, и протяжно вздохнул.

Вулси понял, что ему был неприятен арест друга. Да, несмотря на свой гнев, он все-таки был привязан к Брэндону. В глубине души Вулси даже завидовал Брэндону, завидовал той симпатии, которую питал к нему король. Но, будучи опытным царедворцем, даже это он мог использовать в своих целях. Давно сделав ставку на благоволение короля к своему другу, Вулси даже хотел его возвысить. Так высоко, как мог, чтобы иметь в его лице мощного союзника. И если бы Брэндон так не сглупил в отношении Мэри Тюдор, то уже через месяц он бы смог продвинуть его к одному из высочайших титулов в Англии. Вулси и сейчас ещё не терял этой надежды и осторожно заметил, что арест Брэндона лишь видимость, способ припугнуть сестру короля. Но отнюдь не способ, чтобы лишать корону столь верного слуги, как Чарльз Брэндон.

– Ты имеешь в виду Саффолк? – понял король. Вулси молчал. Он давно подводил Генриха к этой мысли. Все дело заключалось в том, что когда герцоги Саффолкские, Ла Поли, впали в немилость, то старший – Эдмунд Ла Поль, герцог Саффолк был казнен, но оставался ещё младший Ричард Ла Поль. Сейчас он находился на континенте и продолжал интриговать против Тюдоров. Он имел связи в Саффолкшире, у него нашлось много влиятельных родственников на континенте, что фактически создавало угрозу интервенции. Вопрос о вручении герцогского титула Саффолков кому-то из людей Генриха стоял уже давно, ибо только это могло лишить Ла Поля его прав, но сам Генрих медлил, не желая возвышать никого из своей старой аристократии до герцогского титула. Вот Вулси и предлагал ему дать титул преданному человеку, выставив кандидатуру Чарльза Брэндона, которого Генрих, благодаря просьбам сестры так превознес. К тому же Брэндон через свою мать имел отдаленное родство с Ла Полями, что могло придать делу законное основание. Король уже стал склоняться к этой мысли, но тут Брэндон совершил такую оплошность из-за Мэри! Однако Вулси по-прежнему играл на привязанности короля к Брэндону.

– Если вы позволите мне встречу с леди Мэри, медленно произнес он, то я не только выясню, насколько близок был с ней наш Чарльз, таким образом удостоверившись, заслуживает ли он нашего доверия или нет, но и постараюсь убедить её высочество выполнить свой долг.

Генрих вращал перстни на толстых пальцах, обдумывая сказанное.

– Если мы вместо наказания возвысим Чарльза... Черт побери, Вулси, ты понимаешь, что тогда он и в самом деле сможет стать ей ровней?

– Но, во-первых, ей вовсе не обязательно это знать. Во-вторых, когда это свершится, она уже будет женой Людовика Двенадцатого. А в-третьих, Чарльзу Брэндону и впрямь неплохо провести какое-то время в неведении, в Тауэре, чтобы подумать о своем легкомыслии в отношении Мэри Тюдор, и ощутить, как его может ниспровергнуть, либо возвеличить воля его короля.

Генрих улыбнулся. Ему всегда приятно было ощущать себя повелителем судеб, к тому же Вулси так уверенно говорил о браке Мэри, что сам Генрих уже не сомневался, что его мудрый канцлер сможет все уладить. Он подошел к нему, положив на его плечо свою большую толстопалую руку. Король смотрел в глаза Вулси и улыбался – он все же любил свою «мясницкую дворняжку» и знал, что может на него положиться.

* * *

Восточная галерея находилась в том крыле Ричмондского дворца, которое было ещё не до конца отделано, и там было мало жилых покоев. Так, что даже если бы Мэри кричала во весь голос, все равно это мало бы кого всполошило. Но она не кричала. Об этом поведал Вулси палач Джэкобс, когда епископ-канцлер появился на галерее и поманил его.

– Порой она мычит сквозь сцепленные зубы, сообщил он, и все. Иным бы узникам поучиться у неё мужеству. Хотя, если честно, и бил-то я её вполсилы. Но водой мы её уже дважды отливали, даже жаль бедняжку. Но ведь его величество велели, как тут не постараться.

От него нестерпимо воняло потом, и Вулси поспешил спрятаться за свой апельсин. Канцлер покосился на огромные бицепсы на руках Джэкобса, выступавшие из-под буйволовой безрукавки. У такого и «вполсилы» до кости достанет. Он с тревогой поглядел в дальний конец галереи, где горел лишь один факел, отбрасывая желтоватый круг на ещё свежую, небеленую кладку стены. Там стояли два подручных палача, а принцесса сидела на полу возле скамьи, на которую её клали, когда секли. Видимо, недавно у неё был очередной обморок, и её опять приводили в чувство грубым приемом палачей – попросту облив водой из ведра. Вулси заметил, что Мэри сидит в луже воды, свесив голову со спутанными мокрыми волосами, упираясь руками в плиты пола. В огромном пустом помещении были слышны её всхлипывания.

Вулси сделал всем знак удалиться. Когда они остались одни, подошел к принцессе. Платье на её спине было содрано, в полумраке на белой коже спины виднелись темные рубцы от розог.

«Ее и в самом деле не сильно пороли, холодно подумал он, не испытывая ни малейшего сострадания. Все ещё можно поправить и Луи ни о чем не догадается».

Мэри беспомощно поглядела на него. Потом откинула упавшие на лицо волосы. И чуть застонала от резкого движения.

– Любуетесь, Вулси? Это все из-за вас. Ведь это вы состряпали для меня брачный контракт с Людовиком.

Ох уж эти Тюдоры! Во всем готовы винить других...

– Не для вас, миледи, – уточнил Вулси, – для Англии. Он помог ей подняться. Принцесса дрожала в мокром платье, ибо, даже если июньский вечер был душным, среди этих голых стен царил холод. Вулси скинул с себя епископскую пелерину и набросил ей на плечи. Оглядевшись в поисках места, где бы они могли сесть, лорд-канцлер увлек её в нишу окна, где подоконник был достаточно широк. Теперь он был с ней почти по-отечески нежен. Достал из сумы на поясе свежий апельсин, очистил и дал Мэри. Она ела с жадностью, видимо, ослабела, была голодна, к тому же после розог её и даже в мокрой одежде мучила жажда.

– Вам, наверное, уже не один раз говорили, – начал канцлер, – какая высокая честь вам выпала, раз к вам посватался монарх такой страны, как Франция.

Она сделала жест, словно прося его умолкнуть, но он невозмутимо продолжал говорить о том, что её брак с Людовиком Двенадцатым укрепит мир меж двумя королевствами и они будут жить в мире долгие, долгие годы; и в этом будет её заслуга. Нужно лишь молить Бога, чтобы она стала мудрой советчицей французскому монарху, но при этом не забывать интересы своей родины – Англии. И ещё от неё ждут, что она поможет продлиться династии Валуа-Орлеанов, как в свое время поступила её матушка Элизабет Йоркская, сочетавшись браком с Генрихом Тюдором для воцарения мира и порождения новой королевской ветви.

Принцесса слушала его молча. Он не говорил ей ничего нового, но, странное дело, она почти верила его словам, а может, просто панически боялась продления истязаний и находила утешение в неторопливой, убеждающей манере речи канцлера.

Помолчав, она тихо сказала:

– Я могла лишь полагаться на волю Божью и думала, что у меня другая судьба.