Живой Журнал. Публикации 2019 - Владимир Сергеевич Березин

А вот кому про старинный приём мести писателей внутри повествования? Ссылка, как всегда, известно где.

У писателя Чехова есть очень короткий рассказ 1882 года «Пережитое». Он как бы юмористический, но помимо внешней весёлости, в нём есть важное, и очень мрачное наблюдение за действительностью. В этом рассказе чиновники под Новый год оставляют на специальном листе у начальства свои подписи. Герой слышит над ухом голос своего старшего товарища:

«— Хочешь, я тебя погублю?

— Каким образом? — спросил я.

— А таким… Как меня пять лет тому назад фон Кляузен погубил… Хе-хе-хе. Очень просто… Возьму около твоей фамилии и поставлю закорючку. Росчерк сделаю. Хе-хе-хе. Твою подпись неуважительной сделаю. Хочешь?

Я побледнел. Действительно, жизнь моя была в руках этого человека с сизым носом. Я поглядел с боязнью и с некоторым уважением на его зловещие глаза…

Как мало нужно для того, чтобы сковырнуть человека!

— Или капну чернилами около твоей подписи. Кляксу сделаю… Хочешь?» *

Это история не только о чинопочитании. Тут есть важная мысль о силе написанного. И писатели издавна пользовались возможностью накляузничать не начальству, а куда более важной инстанции — читателю.

Тут есть два способа, которые не надо путать.

И так далее.

И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.

http://rara-rara.ru/menu-texts/nakazanie_personazhem

Извините, если кого обидел.

26 марта 2019

Предсказание (День астрологии. 20 марта) (2019-03-27)

Порча (День театра. 27 марта) (2019-03-27)

Анна Михайловна принимала маникюршу по средам — раз в две недели.

Та приходила всегда вовремя, и её ботиночки утверждались в прихожей, точно смотря носками в сторону двери.

Это напоминало Анне Михайловне покойного мужа, что всегда оставлял машину так, чтобы можно было уехать быстро, не разворачиваясь. Эту привычку муж сохранил со времени своей важной государственной службы. Так что ботиночки стояли носами к двери, будто экономя время для следующих визитов. А визитов было много.

На этот раз маникюрша хитро посмотрела снизу вверх на Анну Михайловну (выглядело это несколько комично):

— Знаете, дорогая, я ведь хожу к Маргарите Николавне…

Маргарита Николаевна была подругой хозяйки — почти двадцать лет, с последнего года войны.

Они вместе служили в театре — не на первых ролях и в том возрасте, когда первых ролей уже не будет. Да и театр был неглавный, не второго, а третьего ряда — в него ходили по профсоюзной разнарядке на пьесу про кубинских барбудос. И Маргарита Николаевна вместе с Анной Михайловной пели в массовке песню про остров зари багровой и то, что он, ставший их любовью, слышит чеканный шаг партизан-коммунистов.

С любовью бывало разное, но в личной жизни подруг было мало надежды на семейное.

Анна Михайловна жила в городе, где выросли четыре поколения её предков. Потом войны и революции собрали свою жатву, и у Анны Михайловны остался от этих поколений лишь толстый альбом семейных фотографий.

А вот подруга её приехала из псковской деревни, десять лет перебивалась с кваса на воду, выгрызла себе место в основном составе (не без помощи Анны Михайловны) и была частью партии, что состояла в оппозиции ко всякому режиссёру.

Они даже пару раз ездили вместе в круиз на пароходике — доплыли до Валаама и вернулись обратно.

У них давно была общая маникюрша, что приезжала на дом.

И сейчас эта маникюрша рассказывала страшную тайну, окружая оную тайну словами, как отряд егерей выгоняет на охотников дичь.

Она шевелила губами, и правда, выходило — страшное.

— Я случайно ухватилась за стену, там такой ковёр… Нет, коврик… Помните, такой полированный шёлк, олени, пейзаж будто в Эрмитаже, там…

Анна Михайловна ждала, и раздражение закипало в ней, как чайник на коммунальной кухне.

— И вот там куколка, а вместо лица — ваша фотография. Вся истыкана иголками! Страх какой!

Анна Михайловна перекатила эту новость во рту, надкусила и ледяным тоном произнесла:

— Всё это глупости, не верю я в это.

На кухне и вправду надрывался чайник — трубил, как Архангел в час перед концом.

— Не верите в порчу? — Маникюрша обиделась. — Ну, моё дело — предупредить.

И она начала собирать свои ванночки.

Чайник, модный чайник со свистком, и вправду надрывался — его забыл снять с плиты сосед, неопределённого возраста переводчик. Арнольд… Арнольд… Ну, просто Арнольд — без отчества. «Переводчик времени», как называли его престарелые близнецы, жившие в дальней комнате и помешанные на постоянном ремонте. Впрочем, Анне Михайловне льстило, что переводчик бросает на неё быстрые взгляды, хоть дальше этих взглядов дело не шло.

Куколка. Вот, значит, оно как — она поверила сразу, слишком многое это объясняло в поведении Маргариты Николаевны. Драматург Писемский, как рассказывал их завлит, считал, что актриса получается так — хорошенькую девушку приличного воспитания сводят с негодяем, который тиранит её и бьёт, обирает и выгоняет на мороз в одной рубашке. Из такой — говорил масон и пьяница Писемский — обязательно выйдет драматическая актриса.

Яростное желание сцены было почти материальным — ничего странного в том, что оно у кого-то материализовалось.

Подруга Анны Михайловны прошла именно такой путь, и то, что в конце концов она перешагнёт через свою благодетельницу, сама благодетельница допускала.

Так что Анна Михайловна вовсе не так была равнодушна к доносу.

Она была не удивлена, а оскорблена — только по привычке сохраняла лицо.

Чтобы беречь лицо, нужно было избавиться от эмоций. Эмоции приводят к морщинам — это она уяснила ещё в юности. Спокойствие, которое Анна Михайловна выращивала в себе долгие годы, теперь стремительно улетучивалось, будто воздух из проколотого детского шарика.

Сейчас она оскорблена была даже больше, чем в тот момент, когда после смерти мужа, пасынок разменял квартиру. Шустрый молодой человек выпихнул мачеху в эту коммуналку на Петроградской стороне с двумя престарелыми близнецами в соседях и теперь ещё появившемся недавно Арнольдом-переводчиком. Этот человек неопределённого возраста недавно вселился на место неслышной Эсфири Марковны, переехавшей на Волково.

Душа просила помощи или, хотя бы, сочувствия.

Она спросила об этом деле пожилую женщину Ксению, что смотрела на неё со старой бумажной иконки за шкафом.

Иконка была не видна случайным посетителям, для этого нужно было заглянуть за угол.

Но Ксения только погрозила Анне Михайловне клюкой и ничего не присоветовала.

У Анны Михайловны был знакомый батюшка, только что вернувшийся в город.

После