Октановое число крови - Сергей Соболев

На лице Сахида появилась какая-то тень.

Анна опустила руку и сказала:

— Если вы подумали, что Иван снял его с кого-то, кого-то ограбил, или же этот перстень попал к нему еще каким-то криминальным путем, то знайте, что это не так.

— Ничего такого я не имел в виду. Кстати, а где ваш муж раздобыл такое украшение? Если, конечно, это не ваш семейный секрет.

— Никакого секрета нет. Иван рассказывал, что купил этот перстень в Кабуле на рынке, возле площади Майванд, у какого-то старика, сидевшего в тамошней ювелирной лавке.

Анна заметила странный взгляд, брошенный на нее Сахидом, и спросила:

— А вам этот перстень что-то напомнил? Вы уже где-то видели такой или похожий?

— Видел, — сказал Сахид. — В нашей государственной сокровищнице. Знаете ли, он практически идентичен тому, что у вас на руке.

— Вот как? — удивилась Анна. — А почему тот перстень, о котором вы упомянули, определили в государственную сокровищницу? Он что, представляет какую-то ценность?

— Огромную, — после паузы сказал Сахид. — Существует легенда — хотя для нас, правоверных, это быль, — что пророк Мухаммед, да благословит его Аллах и приветствует, однажды велел изготовить пятнадцать одинаковых перстней, по числу своих жен. Эти изделия не должны были быть дорогими, поскольку пророк Мухаммед, мир ему и благословение Аллаха, не одобрял вопиющую роскошь, хотя и не призывал жить в нищете и бедности. Вам интересно? — спросил он и посмотрел на женщину.

— Да, очень, — сказала Анна. — Хотя мне не менее, а даже, уж простите меня, гораздо более интересно было бы узнать, где находится мой муж. Сахид, я благодарна вам за помощь и гостеприимство, но все же хочу спросить. Скажите, когда я смогу покинуть эту обитель?

— Всему свое время, — без улыбки, серьезным тоном ответил Сахид. — Думаю, уже скоро. Так я продолжу рассказ о перстнях пророка Мухаммеда?

— Вы сказали, что у него было пятнадцать жен, — напомнила Козакова.

— Каждой из них он подарил по такому вот перстню с одинаковой надписью. — Сахид бросил взгляд на ювелирное изделие с зеленоватым камнем, украшающее ее левую руку. — Этим он показал, что они равны для него перед лицом Всевышнего, и что каждая из жен должна вести себя в соответствии с надписью, выгравированной на ободе перстня.

Анна поднесла руку с перстнем к глазам. Надпись арабской вязью на ободе была практически нечитаемой. Убедившись в этом в сотый или в тысячный раз, она вопросительно посмотрела на этого молодого человека, довольно необычного, хотя и такого простого с виду.

— Я пыталась прочесть надпись, но не смогла этого сделать, даже вооружившись лупой. Что написано на вашем перстне?

— Не моем, — уточнил Сахид. — Он принадлежит правящей семье Аль Тани, народу Катара и всему исламскому миру. Надпись на нем тоже едва читается, но, как я уже сказал, на всех перстнях она одинакова: «Матерь правоверных». — Собеседник Анны помолчал и добавил: — Таких перстней, насколько мне известно, в настоящее время сохранилось не более пяти.

Анна ощутила, как кровь прилила к ее лицу. Но уже в следующую секунду ей в голову пришла спасительная мысль: «Нет, не может быть!.. Наверняка это поздняя подделка».

Именно это очень своевременное соображение она и озвучила.

— Скорее всего, так оно и есть. — Сахид бросил на нее задумчивый взгляд, вдруг улыбнулся и сказал: — Надеюсь, уважаемая Анна, вы поняли, что мои разговоры про гарем и наложниц это шутка, всего лишь неуклюжая попытка развлечь вас.

— Я это оценила. Но…

— Ваш супруг — весьма достойный человек и сильный мужчина. — Сахид посмотрел сквозь линзы притемненных очков на солнечный диск, полностью заполнивший собой пространство между двумя зубцами стены. — Его не удержать в клетке. Никому не удается посадить под замок ветер или это вот светило.

Они направились к двухэтажному строению.

— Этот форт, поселок, в котором он расположен, чтобы вы знали, и есть истинное сердце Катара, — сказал Сахид, пропуская даму в дом. — Чужие здесь практически не бывают. Сейчас мы с вами позавтракаем, уважаемая Анна, и сразу же отправимся в столицу.

— Мы поедем в Доху?

— Да. Я уже сказал, что здесь находится сердце нашего народа. — Сахид странно усмехнулся и продолжил: — В современной Дохе оказалась его голова, постоянно занятая подсчетом денег и решением меркантильных вопросов.

Карачи, Пакистан, аэропорт — район морских доков

В международном аэропорту Карачи группа граждан, прилетевших из Катара на борту Си-130, надолго не задержалась. К транспортному самолету, замершему у какого-то длинного строения, подкатили две машины: синий микроавтобус «Форд» с тонированными стеклами и джип. Гости разместились в них и двинулись в путь, сопровождаемые легковым авто с эмблемой местной сервисной компании. Но машины двигались не к главному зданию аэропорта, а в противоположную сторону, вдоль заграждения, следуя параллельно одной из взлетно-посадочных полос.

Вскоре автомобили подъехали к охраняемым воротам. Никакой проверки паспортов и осмотра багажа граждан, прибывших в Карачи, как и предполагал Козак, не случилось. Небольшая колонна, не снижая скорости, свободно миновала КПП. Затем водители микроавтобуса и джипа, следуя за легковушкой, вынеслись на пригородное шоссе и помчали в сторону столицы Пакистана, до окраины которой отсюда было не более пятнадцати километров.

Козак находился среди тех, кого разместили в микроавтобусе. Компанию ему составляли Саид и двое его конвоиров. Еще Мыкола Бойко и тот самый мулат, которого Питер иногда звал Маркусом или же сокращенно — Марком. Управлял машиной смуглый мужчина лет тридцати, по-видимому, местный житель. Питер, двое его сотрудников и Джейн ехали в джипе, за рулем которого сидел один из людей, встречавших группу в аэропорту.

Было утро, только начало девятого по местному времени, но духота уже давала о себе знать. Снаружи градусов тридцать, никак не меньше, и сильная влажность. Что будет позже, после полудня, даже трудно себе представить.

Козак заметил, как у Бойко, сидящего впереди, и его соседа рубашки сразу же прилипли к телу. Иван выпил в самолете почти полтора литра воды, но так не взмок. После лагеря, расположенного в Киликии, и нескольких суток, проведенных в камере, разогретой до степени духовки, эти тридцать с небольшим градусов, которыми их встретил Карачи в утренний час, Козака нисколько не напрягали.

Беспокоило его другое, вернее — другой. Мулат продолжал к нему вязаться и после того, как они покинули самолет и расположились в микроавтобусе. Он сидел в кресле позади, за спиной. Складывалось такое впечатление, что Маркус не случайно выбрал для себя именно это местечко в салоне.

— Так это правда, Айвен, что ты называешь нас, цветных, черномазыми? — Эта реплика прозвучала уже в четвертый или пятый раз, начиная с того момента, как они уселись в «Форд». — Ты считаешь нас животными? Мы вроде бы зверушки такие, да? Если это так, то могу ли я считать тебя братом?