День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров

И вмешиваться в дела земского старосты воевода не имел права! Выборных должностных лиц сместить он не мог. Мало того, согласно Судебнику 1550 г., он не имел права и арестовать человека, не предъявив доказательств его вины земскому старосте и целовальнику. Если же нарушал этот закон, земский староста мог по требованию родных освободить арестованного (даже без ведома воеводы), да еще и взыскать с администрации штраф «за бесчестье». И подобные случаи имелись. Так что первый закон о неприкосновенности личности был введен отнюдь не в Англии, а в нашей с вами стране, на 100 с лишним лет раньше.

Однако и воевода, со своей стороны, был обязан следить за законностью действий земских властей. Ведь на выборах нередко брали верх местные богатеи или безответственные «горланы». И если староста допускал неправды, например при раскладке налогов, население имело возможность обратиться к воеводе. Он в таких случаях пересылал жалобы в Москву, а уж царь был всему голова, назначал расследование или давал указание о перевыборах.

Самоуправляемые земские общины существовали и на других уровнях. В городах это были концы, слободы, сотни, в которых избирались кончанские, слободские старосты, сотские, пятидесятские, десятские (старшие над десятью дворами). Так, в Москве Тверская-Константиновская хамовная (ткацкая) слобода избирала на год 2 старост, 4 целовальников и 16 десятских. А у крестьян были сельские общины, избиравшие старост, целовальников, приставов «для государева дела и денежных сборов». Приходы избирали священников и дьячков. О чем, кстати, тоже составлялся договор с указанием обязанностей, прав и статей доходов служителей церкви. Если же они оказывались нерадивыми или недостойными, их могли выпроводить вон.

Суды, в зависимости от важности дел, осуществлялись воеводами, старостами, приказчиками бояр и монастырей. Но во всех судах тоже заседали выборные от посадских и крестьян — по 5—б «добрых и смысленых людей»! Так что и присяжные уже были. Правда, специальных юридических институтов на Руси не существовало. Но любопытно, что тогдашние иностранцы отмечали это как… великое благо. «В одном отношении русское судопроизводство достойно одобрения. У них нет специалистов-законников, которые бы вели дело в судах. Каждый сам ведет свое дело и свои жалобы и ответы подает в письменной форме в противоположность английским порядкам» (Ченслер). «Однако и самый последний крестьянин так сведущ во всякого рода шельмовских науках, что превзойдет и наших докторов юристов во всяческих казусах и вывертах. Если кто-нибудь из наших всеученейших докторов попадет в Москву — придется ему учиться заново» (Штаден). Флетчер пишет, что судебные дела «решаются у них большей частью удовлетворительно и скоро». А Олеарий делал вывод, что русские суды «не хуже, если не лучше немецких».

Взяточничество преследовалось строжайше. Никаких подношений должностным лицам не допускалось. «Все судьи и чиновники должны довольствоваться своим годовым содержанием и землями, которые получают от императора» (Маржерет). Подарки дозволялись только на Пасху и Рождество, небольшие и не связанные с личной заинтересованностью. И хотя писцы в приказах все равно «брали на лапу», но лишь если были уверены, что не донесут. В судах же это исключалось. «Нужно заметить, что никто из судей и служащих не смеет принимать никаких подарков от тех, чьи дела они решают» (Маржерет). Потому что могла заложить и другая сторона, и сами взяткодатели, когда их вопрос уже решится. А расплата была суровой. Мздоимца, независимо от звания, ставили «на правеж» — били, пока не вернет взятку. Потом еще взыскивали штраф, с побоями водили по городу, повесив на шею кошель с деньгами, и отправляли в ссылку.

Коснемся и крепостного права. В России XVII в. закрепощено было не более половины крестьян. Весь Север, Сибирь, Поволжье, многие области на юге являлись черносошными, и в Центральной России существовало несколько черносошных и дворцовых волостей. Но и само крепостничество очень отличалось от форм, которые оно приняло через 100–200 лет. Торговля крестьянами пришла в нашу страну только при Анне Иоанновне и Бироне. Из Курляндии — где, как уже отмечалось, крепостные приравнивались к рабам. А в описываемую эпоху помещик владел вовсе не «душами» — такое определение вообще сочли бы кощунством. Он получал столько— то четвертей земли. А крестьяне, прикрепленные к этой земле, должны были его содержать и обеспечивать. И только. В зависимости от местных условий, урожайности существовали определенные нормы такого снабжения. В черноземных районах оно осуществлялось путем барщины — работы на участках, выделенных персонально помещику, в нечерноземных большее распространение получал оброк.

Большинству служилых поместья давались только на время службы, и земельные оклады периодически переверстывались. Та же деревня могла завтра достаться другому. Прочно устраиваться в таких имениях не имело смысла, а большую часть года дворяне проводили на службе. Да и вообще жили они тогда непритязательно, без роскоши и лишних запросов, их дома мало отличались от крестьянских. Олеарий описывает, как в одной из деревень голштинские послы окликнули глядевшего из окна мужика — где найти князя, здешнего владельца. А «мужик» обиделся, поскольку и был самим князем.

Вотчины бояр и крупных монастырей были, конечно, богаче поместий. Они хозяев не меняли, тут строились большие дворы, хоромы. И зависимость крестьян от владельцев была сильнее. Но отметим, что сами-то землепашцы предпочитали при случае переходить в боярские и монастырские вотчины из дворянских поместий. Ведь тут и хозяин был заинтересован в том, чтобы развивать хозяйство, заводить промыслы, а в неурожайные годы мог дать льготы или помочь из собственных резервов. Что же касается каких-то притеснений помещика или боярского приказчика, то здесь защитником крестьянина выступала та же община. Способная обратиться и к воеводе, и к церковным властям, и к царю, который далеко не всегда принимал сторону землевладельца. Например, Алексей Михайлович отправил в тюрьму князя Оболенского и отобрал поместье за то, что он заставлял крепостных работать по воскресеньям и праздникам и говорил им «скверные слова».

Наконец, еще одна важная деталь. Любой крестьянин, хоть черносошный, хоть крепостной, мог свободно распоряжаться своим наделом! Своей долей в земле общины. Мог завещать, разделить между детьми — или продать. И идти после этого, куда душеньке угодно! Соответствующим юридическим статусом обладал не он, а его земля. И тот, кто купил ее или принял в дар, должен был нести «тягло», выплачивая подать государю, или становился крепостным и исполнял обязанности по отношению к помещику.

Существовала на Руси и категория «гулящих людей», которых многие авторы почему-то считают беглыми или бродягами. Но документы показывают, что эти люди были обязаны платить «годовой оброк» с заработка и особый налог, «явочную головщину», за право и дальше «гулять». Следовательно, под этим термином подразумевались всего лишь вольные люди, по характеру своей деятельности не имеющие «постоянной прописки»: актеры-скоморохи, артели строителей, коробейники, кочующие ремесленники.

Размеры налогов для населения отличались — в зависимости от местности, характера занятий, доходов. Иногда подати распределяли «по сохам», иногда «по животам» — это уж зависело от местных земских властей, где как удобнее. Скажем, в Устюге (очень богатом городе) суммарные подати составляли около 1 руб. с четверти пашни «в трех полях» (в переводе на современные меры примерно с 5 га обрабатываемой земли). А с бобылей (крестьян-одиночек и кустарей, не входивших в деревенскую общину) годовой налог составлял 2 руб. 30 коп. И все иноземцы, посещавшие Россию, сходились в одном — подати были очень низкими по сравнению с другими странами. Тьяполо писал, что царь мог бы получать в несколько раз больше, «но не обременяет налогами» людей. Ему вторит и Олеарий: «Подданные обыкновенно не платят больших податей». Хотя в чрезвычайных ситуациях, вроде войны, мог вводиться единовременный чрезвычайный сбор — «пятая деньга», «десятая деньга» от всего имущества. Но напомним, что в Польше 10 % имущества было постоянной, ежегодной податью. А в России для введения чрезвычайного налога тоже созывался Земский собор! «Всей землей» решали, что дело, на которое предлагают раскошелиться, — нужное. И, вернувшись к избирателям, делегаты объясняли, по каким же причинам приходится скинуться всем миром.