Безмолвные - Дилан Фэрроу

Шай,

Прости меня. Это было необходимо.

Р.

Свинцовое разочарование в моей груди неловко шевелится. Я слишком устала, чтобы понять, что это значит.

Равод первым нашел лабиринт. Он его разгадал. Он украл Книгу дней.

Мой палец двигается по написанным им словам, когда я читаю их снова и снова.

Простить его? Это было необходимо? Это что, шутка?

На второй разорванной странице есть символы, которые слишком выцвели, чтобы их разглядеть…

Я беру страницу в руки, рассматривая чуть ближе в ярком лунном свете.

Линии перемещаются по странице, как вода, образуя символы, которые я не узнаю. Чем дольше я смотрю, тем более странной она мне кажется. Изображения дрейфуют из стороны в сторону, как будто они плавают в пруду. Постепенно они образуют глиф, который принимает форму быка. Рядом с ним появляются буквы.

Гондал.

Это что, клочок бумаги из Книги дней?

За моей спиной раздаются шаги.

Я засовываю записку и обрывок книги в нагрудный карман и разворачиваюсь.

– Привет, Шай.

Катал.

Он выходит на свет. Полдюжины вооруженных охранников и еще четверо бардов толпятся вокруг него.

– Катал, – я не знаю, как начать объяснять. И должна ли я что-то объяснять.

– Ты мне очень помогла. Я возьму ее, – говорит он, поднимаясь по ступенькам навстречу мне. На его лице появляется волчья ухмылка предвкушения. Он шагает к трибуне, отталкивая меня в сторону.

И смотрит на пустую поверхность и снова на меня. Растерянность отражается на его лице.

– Книга пропала, – говорю я.

Он грубо хватает меня за шиворот.

– Где она? – шипит он. Его лицо застыло, на нем нет и следа дружелюбия, которое он проявлял ко мне раньше.

Я могу только стоять, пораженная, в его железной хватке. Это не может быть Катал. Он мой союзник. Мой наставник. Катал был первым человеком в замке, во всем мире, который поверил мне, когда никто другой не поверил бы. Кажется совершенно невероятным, что этот человек, глядящий на меня сверху вниз, – тот же, кто поддерживал меня, верил в меня, помогал мне…

Использовал меня.

Все во мне сжимается.

Это и есть настоящий Катал. Человек, который оставляет Монтану страдать, в то время как сам пышно обедает в своем замке, бросая подачки сановникам, чтобы скрыть правду. Который посылает бардов, чтобы вселить страх и отчаяние в своих подданных, одновременно лишая их ресурсов. А когда барды выходят из-под его контроля, он заключает их в тюрьму и проводит над ними эксперименты.

Это человек, который посылал бесчисленных бардов умирать в поисках Книги дней. Включая меня.

Мы никогда не были союзниками. Я была еще одним винтиком в его машине. Еще один инструмент, чтобы использовать и выбросить.

Я была полной дурой.

Мой гнев пылает во мне, раскаленный докрасна. Возможно, я совершила ошибку, доверившись ему, но он недооценивает меня.

Я все еще жива и могу бороться, чтобы все исправить. Я выдерживаю его взгляд. Что-то глубоко внутри делает меня храброй.

– Там, где за это нельзя убивать невинных людей, – вру я. А потом плюю ему в лицо.

Катал отскакивает, резко дернув рукой, чтобы сбросить меня с лестницы. Я приземляюсь на бедро, морщась. Он достает из кармана платок, вытирает лицо и спускается следом за мной, вновь обретя хладнокровие.

– В моем распоряжении есть много способов убедить тебя в своей правоте, – говорит он, – если понадобится, я применю силу.

Стражники наваливаются на меня, крепко хватают за плечи и поднимают на ноги.

– Я тебе ничего не скажу, – огрызаюсь я.

Он смотрит на меня отсутствующим взглядом, вся теплота и фамильярность исчезли. Я чувствую себя так, словно ножи вонзились в меня, пронзая глубже, чем любое оружие. Видеть его таким, холодным, расчетливым деспотом, еще больнее, когда это направлено против меня.

Я доверяла ему.

– Подождите, милорд, – бард быстро подбегает к краю подиума. В углу торчит обрывок ткани, оторванный от подола бардовского мундира, слегка подпаленный по краям и измазанный пеплом.

Я надеюсь, что они не знают достаточно, чтобы связать это с Раводом.

– Хм, – бард отдает обрывок Каталу. Он сжимает его в кулаке.

– Обыщите территорию. Сейчас. – Несколько бардов уходят немедленно, как только Катал набрасывается на меня. – Я дам тебе время подумать, – предупреждает он, – но не слишком много. Я не из тех, кто терпит такое предательство, Шай.

– Это вы меня предали! – я пытаюсь вырваться из рук охранников. – Вы говорили, что я вам как дочь! – я задыхаюсь от слов. – Вы заставили меня поверить… – я пытаюсь найти хоть какой-то признак сочувствия в его лице, хоть какое-то признание того, что он сделал. Он холодно смотрит на меня в ответ. – Неужели все, что вы мне рассказали, было ложью?

Он делает вид, что размышляет, его рот изогнулся в злобной улыбке.

– Катал – мое настоящее имя, – говорит он наконец.

Я бьюсь всем весом о руки, удерживающие меня, крича наполовину от боли, наполовину от ярости.

– Чем больше я тебе говорил, чем больше ты верила, тем больше это становилось правдой, – Катал пожимает плечами, – и в глубине души ты хотела именно этого, не так ли?

– Вы – чудовище, – мои слова скрежещут сквозь зубы.

Катал только закатывает глаза.

– Осторожнее, Шай. У тебя не так много времени, чтобы тратить его на борьбу.

– Что вы имеете в виду?

Его ответ – короткий кивок в сторону моих рук.

Мое сердце замирает, когда я смотрю на них. Кончики пальцев стали темными, болезненно синими, и вены начали проступать под кожей.

Болезнь.

С начала появляется ноющая тяжесть лихорадки. Затем ощущение, что тебя растягивает во все стороны на твердой, плоской поверхности.

Я изо всех сил пытаюсь сохранить сознание, когда меня куда-то кидают.

Я снова в лазарете? Я пытаюсь наброситься на кого-то, но мне удается лишь извиваться в крепкой хватке прижимающих меня рук.

Твердая, но удивительно нежная.

– Осторожно, не надо ее обижать, – говорит один из охранников.

Этот голос мне так же знаком, как и мой собственный. Даже в разгар нарастающей лихорадки я могу узнать его. Мне кажется, что я уже целую вечность не слышала его, но это безошибочно он.