Растление великой империи - Владимир Максимов

— Будьте вы прокляты, будьте вы прокляты, будьте вы прокляты, монстры от культуры, предавшие за валютную полушку свой собственный народ и жертвенные идеалы русской интеллигенции. Верю, еще при вашей жизни настигнет вас заслуженное возмездие и, очень надеюсь, от рук тех самых паханов, которых вы навязываете нам сегодня в качестве пастырей и поводырей. Но если все же случится чудо и Россия вырвется из поставленного вами капкана, то я желаю вам в вашей будущей тюрьме оказаться в одной камере со своими нынешними героями, чтобы вы испытали на собственной шкуре все прелести уголовной демократизации. Что ж, по делам вору и мука!

И все же я убежден, им не дано превратить Россию в страну негодяев. В этой стране еще достаточно нравственного здоровья и духовных сил, чтобы преодолеть угрожающее ей историческое забытье. Надо только опомниться, прийти в себя от дьявольского наваждения, осознать, наконец, что нас уже хоронят, и не позволить засыпать себя с головой. Поднимайтесь, соотечественники, пока не поздно, пора подниматься, иначе нас уже никто и никогда не подымет до самого Страшного Суда. Вспомните взыскующие слова большого поэта: «И если ты гореть не будешь, и если я гореть не буду, кто осветит нам тьму?»

Уверяю вас: кроме нас с вами некому.

1994

Эта советская считалочка пришла мне на память, когда недавно я прослушал передачу «Свободы», посвященную дедовщине. Передача, прямо скажем, в высшей степени впечатляющая. Потрясающие факты, убийственные свидетельства, пафосные обличения. Искренне сочувствую, всячески разделяю, целиком присоединяюсь. Но при этом меня все-таки не оставляет некоторое недоумение.

Давайте рассуждать без эмоций: в армию парень призывается, как правило лишь в восемнадцатилетнем возрасте. То есть в течение долгих восемнадцати лет семья, школа, общество формирует в нем личность, человека с его нравственными принципами, мировоззрением, жизненными правилами. Неужели армия наша и впрямь так психологически всемогуща, что всего лишь в течение одного года способна превратить временно делегированного совершеннолетнего гражданина в палача, монстра, вместилище всех мыслимых и немыслимых человеческих пороков?

Иначе я не могу объяснить себе, как, каким чудодейственным образом вчерашняя жертва первого года службы на второй становится таким же негодяем, что его недавние мучители? Над этим вы не задумывались?

И сдается мне, что Комитету солдатских матерей и всем сопутствующим ему организациям впору обратить свои гневные призывы не к злонамеренному командованию (хотя и о нем не стоит забывать!), а в первую очередь к сыновьям, напоминая им о чести, совести, сострадании к ближнему, великодушии и прочих не менее необходимых для нормального человека качеств?

Например отечески взывать к ним:

— Дорогой Вася (Петя, Степа, Коля)! Бить, грабить и унижать людей нехорошо, некрасиво, богопротивно. Негоже пользоваться положением и силой, чтобы показать свое превосходство перед новичком-сослуживцем. К тому же еще и неблагоразумно, ибо завтра на месте твоей жертвы может оказаться твой друг, брат, родственник, а в других обстоятельствах и ты сам. Или еще проще: Баранкин, будь человеком!

Но, увы, ученые утверждают, что окончательно люди формируются уже к семилетнему возрасту, и коли вы, дорогие мои страдающие матери, не сумели за чуть ли не втрое больший срок вложить в своих детей достаточный запас нравственной прочности, то жаловаться, простите меня, вам не на кого, разве лишь на самих себя.

В связи с этим я позволю воспроизвести здесь рассказ моего старого друга и, на мой взгляд, до сих пор еще по-настоящему не оцененного прозаика Валерия Левятова. Рассказ этот настолько краток и выразителен, что я считаю необходимым процитировать его целиком.

«Действие равно противодействию.

— Рядовой Бокарев!

— Я!

— Ко мне!

— Есть!.. Товарищ старший лейтенант! Рядовой Бокарев по вашему приказанию прибыл!

— Кругом! На месте шагом марш! Рядовой Бокарев!

— Я!

— Встать!

— Есть!

— Сесть! Встать! Сесть! Встать! Сесть! Встать! Живее! Сесть! Встать! Сесть! Встать! Сесть! Встать! Сесть! Встать! Живее! Сесть! Встать! Рядовой Бокарев!..

А ночью солдат плакал, тихонько, чтобы никто не услышал. «Это жестоко! Я же человек!» — шептали губы.

У офицера была жена. «Миша, сходи в магазин», — говорила она. И он шел. «Миша, у меня голова болит», — и он мыл посуду. «Миша, ты глуп как пробка», — и он съеживался и делался похожим на побитую собачонку.

Жена часто уходила из дому. Офицер оставался один. Ему становилось жалко себя, и он бормотал, всхлипывая: «Это жестоко! Я человек!»

Его жена уходила не в театр. Его жена уходила к солдату Бокареву.

Солдат сосал из его жены деньги. Солдат обзывал его жену шлюхой. С солдатом его гордая жена становилась дворняжкой.

А когда, опустив голову, вся униженная и оплеванная, она плелась домой, ей хотелось плакать, губы ее вздрагивали, и она шептала: «Ах, как это все-таки жестоко! Я ведь тоже человек!»

А сверху смотрел на них Бог. И плакал».

Над нами Бог плачет, граждане, а мы все виноватых на стороне ищем. Не лучше ли, не разумнее ли взглянуть вокруг себя, но главным образом в самих себя.

Посмотрим, как говорится, суровой правде в глаза.

Если вечно пьяный президент прилюдно оскорбляет и унижает подчиненных, публично безобразничает на международных встречах и приказывает избивать и расстреливать своих политических оппонентов, то почему, воочию лицезревший все это по телевидению солдат не может соблазниться тем же самым удовольствием по отношению к своему младшему сослуживцу?

Если главный реформатор страны, большой, извините за выражение, интеллектуал, похожий на отъевшегося клопа, также перед телевизионной камерой не стеснялся заявить многомиллионной аудитории в беседе с журналистом Карауловым, что он считает вправе питаться лучше других россиян, то с чего бы девятнадцати-двадцатилетнему парню стыдиться насытить свою алчущую плоть за счет беззащитного товарища по казарме?

Если печать, радио, кино и телевидение агрессивно навязывают обществу эгоизм, обогащение и право силы в качестве образцов для подражания, а страна в целом давно превратилась в одну сплошную воровскую малину со всеми ее преступными законами и правилами, то ради каких таких высоких принципов начинающий взрослую жизнь солдат должен ограничиваться в своих инстинктах и желаниях?

И если знаменитый на всю страну престарелый гитарист, полагающий себя почему-то большим аристократом (Господи, и откуда эта спесь в потомке тифлисских лавочников!) невозмутимо рассказывает читателям, как он наслаждался зрелищем избиений и убийств около Белого дома в октябре 93-го, а ряд дряхлеющих «властителей дум» от Александра Солженицына до Василя Быкова включительно поддерживают его в этом, то по какой такой причине молодым, изнывающим от безделья и томления плоти ребятам не потешить себя подобным же образом на своем уровне?