Последние дни Сталина - Джошуа Рубинштейн

это была система, «имеющая вход, но не выход, поглощающая только врагов, выдающая только производственные ценности и трупы» (действие его повести «Один день Ивана Денисовича» разворачивается в Экибастузе). Биограф Солженицына Майкл Скаммелл описал то, что тот обнаружил по прибытии в Экибастуз: меры безопасности подкреплялись «двумя рядами заборов с колючей проволокой, между которыми вдоль специально натянутой проволоки рыскали овчарки. По периметру — полоса перепаханной земли, чтобы видеть следы тех, кто решится на побег. В землю под углом в сорок пять градусов были вкопаны заостренные колья, направленные в сторону жилой зоны. Вооружение охранников было обновлено и усилено, а в некоторых лагерях вдоль дорожек, по которым заключенные ходили из жилых корпусов на работу или в столовую, были установлены пулеметы»[490]. Днем, за исключением рабочих часов, обитатели лагеря, жившие в условиях, похожих на тюремные, находились в бараках с железными решетками на окнах. На ночь двери бараков запирали. Хотя узникам разрешалось раз в месяц получать письма и посылки, сами они могли написать своим семьям только два раза в год. В эту категорию заключенных, называемых «особо опасными государственными преступниками», входили десятки тысяч человек, которые во время и после Второй мировой войны вступали в отряды вооруженного сопротивления для борьбы с советским режимом, — члены различных украинских и прибалтийских националистических организаций, а также солдаты подпольной польской Армии Крайовой. Условия содержания в ГУЛАГе их не сломили. Они оставались злыми и непокорными. Зная об объявленной в марте амнистии, они хотели добиться пересмотра своих дел и права воспользоваться плодами обещанных на всю страну реформ (и слухов о реформах). Больше всего они хотели вернуться домой. Две вспышки недовольства весной и летом того года заслуживают особого внимания.

Первый случай произошел на руднике в Норильске, где масштабно использовался принудительный труд. В этом лагерном комплексе, расположенном в Сибири (Норильск — один из самых северных городов России), содержалось более 70 тысяч заключенных, многие из которых были заняты в добыче меди и никеля. Центром волнений стал Горлаг, входивший в систему Норильлага. На территории лагеря находилось несколько шахт. По самым разным источникам, предпосылкой к восстанию послужило то, что осенью 1952 года в Горлаг перевели 1200 украинских и прибалтийских заключенных. После того как в мае один из заключенных был застрелен охраной, их гнев выплеснулся наружу. В первую неделю июня от работы отказались в общей сложности 16 379 человек.

Власти никак не могли решить, как реагировать. Заключенные настаивали на переговорах с представителем Центрального комитета, понимая, что местные чиновники не смогут удовлетворить их требования безоговорочной амнистии. При Сталине единственным ответом на подобное сопротивление было насилие. Но весной 1953 года Кремль, казалось, был готов пойти на переговоры. Прибывшая из Москвы комиссия во главе с генералом МВД предложила вроде бы щедрые уступки: девятичасовой рабочий день, свидания с родственниками, возможность получать письма и деньги из дома. Но заключенные отвергли это предложение, настаивая на амнистии, в которой им ранее было отказано. На этом терпение Кремля иссякло. В бастующие лагеря были введены войска, заключенных окружили и начали выявлять зачинщиков. После того как сопротивление продолжилось — в какой-то момент 500 человек бросились на солдат с камнями и палками, — войска открыли огонь. В течение нескольких дней восстание было подавлено, погибли десятки заключенных.

Аналогичные волнения вспыхнули и в Воркуте — в огромном лагерном комплексе, расположенном в Коми, в Сибири чуть севернее полярного круга. В 1930 году здесь были обнаружены большие залежи каменного угля, и два года спустя здесь организовали лагерь, чтобы использовать принудительный труд в горнодобывающей промышленности. За несколько лет Воркута стала крупнейшим лагерным комплексом ГУЛАГа в европейской части СССР — к июлю 1953 года здесь содержалось более 50 тысяч человек. В него входило множество подразделений, занимавшихся добычей угля и лесозаготовками, причем древесину, необходимую для строительства и обслуживания шахт, обеспечивали заключенные.

Свою роль сыграл и арест Берии. «Падение Берии было особенно громовым, — вспоминал Солженицын. — В офицерах и надзирателях проявилась неуверенность, даже растерянность, остро замечаемая арестантами». Заключенным, в том числе тем, кто содержался в Речлаге — особом лагере в системе Воркутлага, — удалось раздобыть радио, и теперь они могли следить за новостями. Они узнали не только об аресте Берии, но и о крупных демонстрациях в Восточной Германии и их подавлении советскими войсками. Как Солженицын записал со слов бывших узников, «в июне 1953 года совпало: большое возбуждение от смещения Берии и приход из Караганды и Тайшета эшелонов мятежников (большей частью западных украинцев). К этому времени еще была Воркута рабски забита, и приехавшие зэки изумили местных своей непримиримостью и смелостью». Надеясь воспользоваться моментом, пока Кремль уязвим, заключенные верили, что смогут заставить его распространить амнистию и на них.

В Речлаге, как и в Горлаге, среди зачинщиков забастовок оказались украинцы, поляки и прибалты. К концу июля более 15 тысяч человек отказались выходить на работу, оставшись внутри лагерного периметра из колючей проволоки. Как и в Горлаге, для расследования и переговоров Кремль прислал высокопоставленных чиновников. Но заключенные требовали не просто улучшения условий труда и содержания. Они хотели серьезного пересмотра их дел честными прокурорами и права воспользоваться недавно объявленным указом об амнистии. Правда, забастовка была не совсем мирной. 26 июля заключенные атаковали самое ненавистное лагерное сооружение — изолятор усиленного режима, где узников в наказание за различные проступки содержали в одиночных промерзших и сырых камерах. Из изолятора удалось освободить несколько десятков человек, что вывело начальство из себя. Было принято решение применить военную силу. Большинство бастующих пошло на попятный и подчинилось приказу покинуть лагерь группами по сто человек. Затем военные выделили среди них лидеров. Но в одном из лагерей, расположенном рядом с шахтой № 29, сотни заключенных отказались подчиняться и набросились на солдат. По ним был открыт огонь. «Три залпа, между ними — пулеметные очереди». Десятки, а возможно, и сотни человек были убиты, их точное количество, скорее всего, никогда не удастся установить. «Остальные бегут. Охрана с палками и прутьями бросается вслед, бьет зэков и выгоняет из зоны»[491].

Начавшиеся в 1953 году лагерные мятежи переросли в гораздо более масштабные и кровавые столкновения следующего года. Солженицын был одним из первых, кто рассказал о восстании заключенных весной 1954 года в Кенгире — подразделении Степлага неподалеку от города Джезказган[492]. После сорока дней открытого неповиновения режим с помощью танков и вооруженных до зубов солдат жестоко подавил мятеж. Несмотря на то что столкновение закончилось гибелью почти пятидесяти восставших, власти были вынуждены начать пересмотр дел, расширить