Королевство белок - Юлия Тулянская

Зоран, который снес дверь ударом плеча, первым увидел обоих — Ирицу и Береста на полу. Он застыл у входа, пораженный их видом.

Илла выглянула из-за его плеча.

— Зоран, пусти! — она подтолкнула его и подбежала к Ирице.

Ирица молчала. Язык ее не слушался, точно она опять разучилась говорить. Илла присела возле нее:

— Ты жива, подруга!..

Хассем вцепился в косяк выбитой двери. Зоран вошел в покой. Берест лежал неподвижно, глядя в потолок пустыми глазами.

Они устроились на ночлег в одном из покоев замка. Камина там не было, и пришлось развести огонь на полу. Поломанный стол и скамьи, сорванные с петель двери пошли в костер.

Берест сидел, безучастно глядя перед собой. Это Хассем усадил его в углу, и Берест так и остался, уронив на колени руки, прислонившись спиной к стене. Его лицо было прежним: живым и открытым. Только взгляд, обращенный то ли в себя, то ли вдаль, застыл. Когда в разбитое окно задувал ветер, шевелил волосы Береста, и надо лбом начинала качаться прядь, Хассему казалось: его глаза вот-вот прояснятся, он стряхнет с себя невидимые оковы, встанет с места и узнает своих. Но ветер вдруг взмел золу, и она осела на бороде и щеке Береста. Он не поднял руки, чтобы отереть лицо. Ирица сама стерла ему со щеки следы золы.

Об участи Энкино они уже знали. Зоран расспросил приятелей-наемников. До сих пор Энкино держали под стражей, не доверяя ему. Теперь скоро должны были отпустить: он сослужил свою службу. Через приятеля Зоран послал ему весточку: ищи нас в замке на втором этаже, мы живы и ждем тебя.

…Была уже почти ночь, когда в освещенном огнем кругу появилась темная фигура. Дверь была выбита, поэтому Энкино вошел без стука.

— Ой!.. — сперва вскрикнула Иллесия, а потом узнала. — Братец! Ты!

Энкино медленно огляделся и молча сел на деревянный ларь, который Зоран пожалел расколоть на дрова: уж больно добротный. Энкино дрожал и кутался в плащ. Он был одет, как знатный человек, и среди своих оборванных друзей казался чужаком.

Ему что-то говорили, он не слышал. Разбитое окно зияло напротив. Стемнело, в дали неба зажглись созвездия — Энкино знал их названия. Пахло дымом. На губах был привкус золы. Энкино принес его с улицы: он долго бродил по горящему городу. Искал… Ему чудился голос Лодии:

«Теперь уходи. Уходи к себе».

«Там нет ничего моего».

«Куда же ты пойдешь?»

«По звездам…»

И на прощанье они не коснулись даже руки друг друга…

Пахло гнилью, сыростью и землей. Сновали крысы. Душа Зорана то погружалась во мрак, то выныривала из мрака. Время шло, а он все никак не мог умереть. Надо же, как долго… Ему вспоминалось, как плакала над ним Иллесия. «Зоран, не уходи. Я ведь правда тебя люблю!». Он успел проговорить в ответ: «И я…»

Зорана сбросили в катакомбы, на городскую свалку. Когда-то здесь добывали алмазы, теперь в осыпающиеся шахты сваливали хлам и тела умерших рабов.

«Иллесия, Илла… — звал Зоран шепотом. — Где ты?». Ему чудилось, что она садится рядом, отирает ладонью его лоб, утешает.

Он не стал бы бороться за жизнь, если бы не Илла. Зоран устал. Придя в себя очередной раз, он ощупал грудь и охнул, наткнувшись на конец стрелы слева под ключицей. Зоран с усилием повернулся на бок, подогнул ногу и потянулся к своему сапогу. Он привык носить нож за голенищем. Рука нащупала рукоять. «Я уж очень здоров, опять меня не добили…»

Встав на ноги, шатаясь, держась стены, Зоран побрел в глубь катакомб. В подземном тупичке ему удалось отыскать сочащуюся с потолка воду. Тогда и поседела его борода — когда Зоран сам вырезал ножом наконечник стрелы из раны. Он остановил кровь известным ему способом: липкой мазью, которую сделал, смешав паутину с землей.

А потом потянулись тяжелые дни между жизнью и смертью. Сперва Зорану не так была нужна пища, как вода. Несколько суток он прятался в глубине, в полузасыпанной шахте, где по стене стекала струйка. Когда у него поднимался жар, он несколько раз отворял себе вену на руке, понимая, что, если потеряет в это время сознание, то уже не очнется.

Зоран не пытался найти людей. Не опасно ли просить у них помощи? Не выдадут ли его всадникам, которые уже один раз без причины пытались его убить? Что теперь с Энкино, с Хассемом, с Берестом, с Ирицей, с Иллой? Как сложилась судьба купца Ринселла и матросов? И даже серый кот пропал… В бреду Зоран шептал: «Я буду жив… Никто не знает, что я жив… Я выручу Иллу». Ему часто чудилось: рана его затянулась, и он уже выбирается из катакомб в город, точно заимодавец к должнику, чтобы предъявить счет за свои обиды и муки, за друзей, за Иллу и за кота.

Пищей Зорана были крысы, если удавалось их поймать, и то съестное, что он находил на свалке. Спал он, зарывшись в кучу тряпья. Кроме ножа, у Зорана остались огниво и кремень. В костре горели тряпки, кости и мусор. Зоран выздоравливал медленно, исхудал, как щепка, простыл. Рана понемногу заживала, но Зорана стали мучить приступы кашля. Сил выйти наружу и пробраться в город у него всё не было: он не мог без одышки пройти и десятка шагов. Наконец, когда Зоран стал крепнуть и уже всерьез подумывал о том, чтобы сунуться на разведку, до свалки долетел шум боя и дым пожарищ. Зоран выбрался на поверхность и пошел к центру города, по дороге отняв у попавшегося ему навстречу раба в колодках лом (вернее, раб сам бросил лом от страха при виде огромного, оборванного, косматого человека). Зоран хрипло кричал, повторяя имена своих спутников: «Илла! Берест! Купец Ринселл! Хассем! Иллесия!» Тогда-то он и наткнулся на отряд наемников, которым сказал, что до ранения и он кормился, продавая свой клинок на службу. Ему ответили, что наемное войско прислали уничтожить «гнездо демонопоклонников». Город был разграблен и сожжен — маленький пятачок в поросших лесом предгорьях, ничья земля.

Зоран договорился с бывшими сослуживцами. Он собирался уйти из разоренного княжества вместе с наемничьим обозом. Шмель клялся, что для Сокола сделает все, и хвастал перед молодыми наемниками былыми подвигами.

— Зоран — лучший воин, которого я знал. Мы вместе служили еще на юге. Не родился еще человек, который сладит с Соколом один на один. А когда мы штурмовали Оргонто, их конники сделали вылазку. Мы им всыпали. Они дали деру обратно в город и хотели опустить решетку ворот. Что бы вы думали? Сокол принял ее на плечи и держал на себе, сидя верхом, пока мы не проскакали под ней!

— У меня был хороший конь, — сказал Зоран. — Мне под стать.

Молодые наемники с удивлением смотрели на Сокола, о котором и вправду слыхали немало, больше всего о его невероятной силе и храбрости и о способности снять с себя для приятеля последнюю рубашку. Они, переглядываясь, говорили между собой: «Совсем не такой…» И в самом деле, исхудавший, обросший, грязный, больной человек перед ними вовсе не походил на богатыря, что держал на плечах решетку крепостных ворот.