Знак Зевса - Анатолий Гаврилович Ильяхов

уловить сокрытый смысл, таящий угрозу Персидской державе. Филипп продолжал, не теряя взятого накала в речи:

– Македония обязательно станет сильным государством, с которым придётся считаться всем, кто ущемляет интересы македонян. Но одному царю не справиться с такой задачей, понадобятся храбрые военачальники и мудрые советники. Я бы сказал, что в Македонии наступает время, как на кухне, где повар собирается приготовить вкусное блюдо из мелких рыб – каждую нужно почистить и должным образом приготовить.

Царь обвёл внимательным взглядом зал, будто уже сейчас выискивал соратников и врагов.

– Я призываю македонян и тех, кто ещё сомневается во мне по каким-либо личным причинам или иным обстоятельствам, выбрать со мной единый путь, стать надёжным моим помощником, верным другом. Я призываю к исполнению священного долга перед отечеством, Македонией, всех, кто желает ей славы и величия!

Крики восторженного одобрения македонян, всех присутствующих почти заглушили последние слова царя. Долго слышались возгласы:

– Мы с тобой, Филипп!

Антипатр, на правах близкого друга царя, получил разрешение Сфениппа на ответную речь:

– Филипп, царь наш, почему ты сомневаешься в нашей тебе преданности? Поступай так, чтобы тебя хвалили друзья, а враги ругали.

– Антипатр… – Царь неожиданно перебил советника. – Похвала друзей никому из нас не мешает. Но пусть друзья ругают, больно бьют справедливыми упреками, если я ошибусь, лишь враги бы не хвалили!

Филипп опустошил чашу одним духом – апневисти, его примеру последовали остальные участники пира. Затрубили медные букцины и керасы, послышались здравицы в честь царя. На середину зала вышли музыкант с флейтой и певец, молодой грек из Аркадии. Прозвучали мелодичные звуки. Грек чистым звонким голосом воспел гимн Аполлону Фебу («Пречистому»), богу блага и порядка, охранителя закона, всего доброго и прекрасного в природе и в человеческой жизни. Певец славил Аполлона, призывая помогать супружеской паре, Филиппу и Миртале. Страстное исполнение молодыми людьми гимна под звуки божественной флейты захватило присутствующих. Даже шумные персы за своими столами притихли, покорённые чувственной прелестью причудливой мелодии. Гимн начинался радостным и решительным темпом, как и подобает победной песне, затем мелодия замедлилась и почти замерла до слабого шёпота. Вдруг она возникла снова, стала быстро развиваться; разворачивалась легко и просторно без чёткого разделения на отдельные куплеты. Мотив изредка повторялся, расчленяя гимн на отдельные периоды, чтобы закончиться в спокойствии, ясности и тайной грусти победы. В этом гибком и разнообразном музыкальном напеве, сопровождавшем слова гимна, подобно изящной одежде, скрывающей все недостатки и подчёркивающей красивые места, угадывалась Эллада, ее истина, умеренность и блеск…

Симпосиарх позволил еще нескольким гостям произнести тосты в честь Филиппа и его молодой жены, затем объявил, что настала пора поднесения свадебных даров. Миртала к тому времени неожиданно устала, сказала об этом Филиппу, что хочет покинуть пир.

– Рано ещё, – тихо возразил он, – гости могут обидеться. Терпи.

Отыскал глазами Артемисию, кивнул ей, приглашая подойти поближе, предложил находиться рядом с Мирталой.

Подарков за свадебный вечер преподносили много, все с пожеланиями удачи. Филипп получал ценное оружие и парадные одежды, драгоценности, Миртала – дорогие ткани, благовония и ювелирные украшения. С посланцами из греческого города Милет в Азии прибыл знаменитый умелец Мирмекид. Он смастерил для македонского царя… игрушку: корабль из куска меди, но размером меньше мухи! Увидеть подарок обычным глазом не было никакой возможности, поэтому к дару прилагался кусочек прозрачного камня, вправленного в серебряную оправу. И только тогда царь обнаружил наконец корабль с навешенными снастями и даже людьми на палубе! Все было сделано, как у настоящего корабля, и имя на борту, выложенное золотом, было заметно: «Филипп»! Мирмекид объяснил царю, что в корабле видит Македонию, и если пристально всмотреться, за рулевым веслом стоял кормчий – сам Филипп! Он сказал вполголоса царю, чтобы не услышал Мардохай, что жители Милета желают покровительства македонского царя против персов. Филипп был в восторге от поделки и от предложения милетян, приказал одарить мастера золотом. А гости обсуждали, глядя на странный дар:

– Что это? Дело, недостойное серьезного человека, или чудо, сотворённое человеком, руку которого вели боги?

В череде именитых дарителей оказался Теон, известный художник с Самоса. Полгода назад Антипатр пригласил его в Пеллу для росписи зала торжественных приёмов. Художник явился на пир к царю в сопровождении двух помощников, которые с трудом несли огромную картину, завешенную плотной тканью. Царь пожелал увидеть подарок, и тогда Теон попросил позвать военного трубача. Он явился. Художник попросил его играть призыв к сражению. С первыми тревожными звуками Теон стал снимать накидку…

До этого момента присутствующие и царь представляли себе, что увидят жестокую битву… На картине был изображён всего один воин, но он был как живой! Молодой пехотинец, совсем юноша, сжимавший в руке меч, спешил, судя по замыслу художника, на выручку своим товарищам, воинам. Это было видно по изгибам его тела. Глаза горели неустрашимостью; казалось, он вот-вот сразит врага, которого художник вообще не изобразил. Но облик воина дышал предстоящим убийством врага, которого он сейчас настигнет…

Картина выглядела настолько зрелищной, что участники пира, греки и македоняне, сначала замерли при звуках трубы, а потом взорвались восторженными криками. В их сердцах вселилась отвага, и пока трубач играл, хотелось встать и уйти на поле сражения, в помощь храброму юноше, воину… Филипп тоже не остался равнодушным. Он вдруг вспомнил поэта Алкея: резко поднялся с троноса и начал громко читать его стихи, размахивая рукой, словно рубил мечом:

…Медью воинской весь блестит,

весь оружием убран дом – Аресу в честь.

Тут шеломы, как жар, горят, и колышутся белые

На них хвосты. Там медяные поножи на гвоздях поразвешены;

Кольчуги там. Вот холстинные панцири; вот и полые, круглые

Лежат щиты. Есть булаты халкидские,

есть и пояс, и перевязь, —

Готово все. Ничего не забыто здесь —

Не забудем и мы, друзья, за что взялись![1]

Мирталу поразило состояние Филиппа, его неожиданная реакция на обычную, казалось, картину художника: лицо отрешённое, будто он есть тот самый воин. Филипп действительно на миг почувствовал себя Аресом, яростным богом войны, для которого нет ничего приятнее кровавого сражения, губительной бойни и смертоубийства. Миртале стало не по себе, она сделала усилие, оставаясь спокойной к происходящему. Полупрозрачное покрывало невесты способствовало сокрытию её действительных чувств.

Каждое дарственное подношение и речь поздравителя заканчивались пением труб и рукоплесканиями присутствующих. Симпосиарх Сфенипп предлагал тост, после которого все дружно пили вино. Наконец, к трону вышел посол персидского царя Мардохай. Греки не зря прозвали его «Толстый», но