Гудериан - Кеннет Максей

Неделя, даже чуть меньше, напряженной работы, и Гитлеру были представлены основные направления политики в области разработки новых типов танков и перестройки танковых войск. Ключевой нотой являлась рационализация. Все фантастические проекты были заморожены. Отказались и от чрезвычайного плана прекращения производства Т-IV и Т-III до начала выпуска «Пантер» и «Тигров». Было пересмотрено штатное расписание танковых дивизий с учетом поступления новой техники и сделана попытка помешать созданию танковых дивизий люфтваффе и войск СС. В то время, как армейские танковые дивизии должны были иметь только по 190 танков, в основном T-IV, эсэсовские дивизии имели свыше 200 танков. Однако из этой попытки так ничего и не вышло: война и нацистская анархия помешали унификации.

Гудериан решительно поддерживал постановку на вооружение длинноствольных 75-мм и 88-мм орудий. Для него были приемлемы почти любые образцы оружия, лишь бы те были более мощными и современными. Так, на бронетранспортерах были установлены 20- и 75-мм пушки – результат поездок на фронт и бесед с солдатами и офицерами. Ожесточенная перепалка разгорелась из-за штурмовой артиллерии. Теперь Гудериан и сам убедился в необходимости этих машин и желал только унификации их конструкций, чтобы не пострадало производство танков. Он совершенно справедливо полагал, что танк с вращающейся башней гораздо более мощная система оружия, способная решать любые задачи, в отличие от машины с пушкой, имеющей ограниченный угол поворота по горизонтали. Вместе с тем он хотел подчинить себе и штурмовую артиллерию. Однако если в отношении унификации конструкций удалось настоять на своем, то в остальном он натолкнулся на значительные трудности.

9 марта Гудериан представил свой план Гитлеру и большой группе заинтересованных лиц. Надежда Гудериана, что удастся протолкнуть свою идею, ограничившись обсуждением в узком кругу вместо длительных дебатов с теми, кто был по отношению к нему настроен враждебно, не оправдалась. Четырехчасовая диалектическая битва закончилась победой бюрократии и местничества. Гудериан потерпел крах, в результате которого лишился штурмовой артиллерии и не смог воспрепятствовать созданию танковых дивизий СС и люфтваффе – его главной целью была консолидация старых, испытанных армейских дивизий, а не тиражирование новых, не имевших никакого боевого опыта. (Определенный интерес представляет реакция Гудериана на это поражение, выраженная на страницах «Воспоминаний солдата». Он сердится на артиллеристов и Шмундта, но ограничивается легкой критикой в адрес СС и люфтваффе, которые также ставили ему палки в колеса. Создается впечатление, что с последними ему удалось найти общий язык. Лишь позднее Гудериан упоминает о неудавшейся попытке отстоять свою точку зрения в спорах с Гиммлером и начальником штаба люфтваффе.)

Итак, Гудериану в очередной раз пришлось смириться с тем, что его оттеснили на второй план. Начались поездки по училищам, танкодромам, заводам и, конечно же, фронтам. Многочисленные и всеобъемлющие контакты, а также поток информации, стекавшийся в штаб, помогали ему составить объективную и полную картину ухудшавшегося положения Германии и нерациональных методов противодействия этому процессу. Никогда раньше, даже в последние дни 1941 года, у него не было столь ясного понимания крайне пагубного влияния, которое оказывал Гитлер и его близкое окружение на ход военных операций и всю политику страны. Хотя Гудериан и не сразу признал это, но все же не приходится сомневаться – он осознал причины прошлых неудач и наконец-то в полной мере смог оценить трудности, с которыми сталкивались Браухич, Гальдер, Рундштедт, Бок, Клейст и остальные. Возможно, Гудериан даже испытал какую-то симпатию к Клюге. Однако в то время, как с большей частью своих старых противников он помирился, в отношениях с Гальдером и Клюге этого не произошло. После войны, когда Гудериан и Гальдер находились в плену у американцев, первый сделал попытку к примирению, но отклика у Гальдера она не нашла. Примирению с Клюге помешала смерть, хотя сомнительно, чтобы между ним и Гудерианом возникло даже подобие взаимопонимания. Первая их встреча после стычки в декабре 1941 года произошла в мае 1943 года и была окружена атмосферой скрытой враждебности. Гудериан с показным безразличием сказал Клюге – «моему особому другу», как он однажды назвал его! – что очень глубоко переживал свою отставку и так никогда и не получил сатисфакцию несмотря на то, что все обстоятельства дела затем выяснились, как это и было в действительности. Клюге истолковал слово «сатисфакция» в чисто прусском смысле и написал Гитлеру письмо с просьбой дать разрешение вызвать Гудериана на дуэль. Он также просил Гитлера быть его секундантом. Гитлер приказал им бросить это ребячество и уладить ссору мирным путем. Он обязал Гудериана принести извинения.

Имевшаяся в характере Гудериана черта передоверяться некоторым людям резко контрастировала с его непримиримым отношением к любому, кто оказывался в профессиональном смысле не на высоте. В одном случае это даже повлияло на ход истории. В 1942 году, когда он был не у дел, его настроение прощупали заговорщики и предложили присоединиться к ним. Повышенное внимание к Гудериану стал проявлять генерал пехоты Фридрих Олбрихт, пытавшийся втянуть его в заговор. Гудериан сначала не понял, с какой стати Олбрихт стал набиваться к нему в друзья, ведь до этого они никогда не были близки. Шлабрен-дорф в своей книге, вышедшей в 1946 году, совершенно правильно указывает, что подходы к Гудериану искали доктор Карл Герделер, фон Тресков и генерал артиллерии Фридрих фон Рабенау, хотя Уилер-Беннет, который в своем труде «Nemesis of Power» (Немезида власти) очень часто ссылается на Шлабрендорфа, ошибается, утверждая, что Гудериан «…не упоминал об этих более ранних попытках». В «Воспоминаниях солдата» Гудериан довольно подробно описывает свои контакты с Герделером и Тресковым и косвенно дает понять, что встречался и с Рабенау. В послевоенных показаниях Гудериана излагается суть бесед с Герделером. Гудериан говорит, что Герделер в апреле 1943 года утверждал, что о покушении на Гитлера речь не идет. В то же время Шлабрендорф пишет, что в марте уже было совершено покушение на жизнь фюрера, и единственным оставшимся к 1946 году в живых свидетелем этой акции был он сам.

Герделер открыл Гудериану, что руководителем заговора является не кто иной, как Бек – человек, в христианских добродетелях которого Гудериан не сомневался, но который в силу своей медлительности был неспособен на принятие мгновенных решений и потому не подходил на эту роль. Данное обстоятельство, больше чем какое-либо другое, повлияло на формирование отрицательного отношения Гудериана к заговору. Герделер, по словам Шлабрендорфа, обладающий «…способностью разговаривать с людьми из всех слоев общества и в каждом случае находить нужные слова так, чтобы еще несколько твердолобых старших генералов, находившихся на действительной службе, включая Манштейна, присоединились к заговору». В 1943 году также присоединились генералы, обиженные Гитлером, – Вицлебен и Гепнер, а Клюге, продолжавший служить, колебался. Гудериан в то время ясно обозначал свою позицию:

«Слабости и ошибки национал-социалистической системы и промахи, допущенные самим Гитлером, оказались к тому времени слишком очевидны даже для меня – необходимо было попытаться исправить их. Ввиду опасной ситуации, возникшей в результате Сталинградской катастрофы и требования союзников о безоговорочной капитуляции… необходимо было найти такой путь, который не привел бы к гибели страны и народа… Я пришел к выводу, что план доктора Герделера вреден и, кроме того, не может быть осуществлен практически. Поэтому я отклонил предложение участвовать в заговоре. Подобно всем остальным солдатам, я чувствовал себя связанным присягой…»