Живой проект - Дарья Еремина

— Это уж точно! — горячо согласилась Ольга.

— Воспитание не позволяет реагировать на людей так, как они того заслуживают. Воспитанный человек для сохранения привитой картины мира и душевного равновесия старается вместить все происходящее вокруг в привычные шаблоны, отрезая все неуместное, выходящее за рамки общепринятой нормы. Так делаешь ты, так делаю я и любой социально адаптированный человек. Слава не такой.

— Он в джунглях вырос?

— Почти.

— Макс, ты так говоришь…  сколько ты его знаешь? Не похоже, что вы знакомы пару месяцев.

Инструктор усмехнулся и склонил голову.

— Оль, ты уедешь отсюда через два месяца?

— Да.

— Что я могу сказать такого, что успокоит тебя и позволит доработать это время без ущерба для собственных нервов?

— Лишь причину, почему он так обращается со мной. Я вижу, как он общается с другими сотрудниками. Я не сказала и не сделала ничего, чтобы заслужить подобную…  нелюбовь.

— Я примерно понимаю ход его мыслей и могу попытаться ответить его словами…  ну, как я вижу.

— Ну, давай, вы же типо друзья.

— Что ты сделала, чтобы заслужить любовь? — это раз. И почему другие сотрудники станции, не сделав ничего, чтобы заслужить твою нелюбовь, не одарены тогда и любовью — это два.

Ольга, широко раскрыв глаза, смотрела на инструктора.

— Он ненавидит меня за то, что я ничего не сделала для того, чтобы он…  относился ко мне нормально?

— Мм…  — Макс опустил голову и вздохнул, — ну, не совсем так. Слава не ненавидит тебя. Вовсе нет. Ему просто наплевать…  извини, Оль…  так вот ему просто наплевать на тебя во всей совокупности твоего существа, включая работу, а причина этому — покопайся сама, не знаю.

— Ну, если у нас пошел такой разговор, я никого не прошу себя любить. Меня вполне устроит, если он не будет мешать мне нормально работать, а так же станет хоть немного повежливее. Я поверю, что тебе наплевать на меня или любому другому человеку на станции. Но вы не говорите и не делаете того, что говорит и делает Слава.

— Ты мешаешь ему выполнять поставленные задачи и этим ставишь себя в позицию врага. Он так воспитан, Оль, — Макс посмотрел на дверь, на стык потолка и стены, откуда за сотрудниками станции наблюдала Липа, и печально вздохнул. — И ты не пыталась это изменить. Не пыталась и не пытаешься. Это все равно, что травить тараканов, а потом принять тараканью веру и начать им поклоняться, не очистив жилище от яда.

Ольга тряхнула головой, не понимая аналогии.

Макс поднялся, запустил отвертку обратно в стакан и посмотрел на Ольгу.

— Надеюсь, я как-то помог тебе…

— Не знаю…  — она тряхнула головой, не глядя на куратора.

На лице Макса расплылась кривоватая улыбка.

— Надеюсь, я как-то помог тебе…  — проговорил он тем же тоном.

Ольга подняла взгляд.

— Спасибо, Макс, — ответила в замешательстве, — кажется, у меня стало еще больше вопросов, чем было.

— Это хорошо. Будет над чем подумать. Здесь не так много развлечений.

Кивнув куратору на прощанье, Макс вышел из кабинета. Ольга некоторое время смотрела на дверь, затем вышла за ним.

У Валета на сегодня остались лишь гуманитарные занятия: психология и языки — Ольга посещала их через одно. Зайдя к себе, женщина направилась в тренажерный зал. В этот час там было свободно.

* * *

— Дело твое, Санек, но я на что хочешь готов поспорить: у тебя сотрясение. А показания в таких случаях одно: постельный режим.

— Мне нужны хотя бы очки.

Шурик засмеялся. Глеб Саныч, сидевший в дверном проеме, обернулся.

— Разных наркоманов повидал на своем веку…

— Я не наркоман, — невнятно проговорил Александр: лицо все еще было опухшим, переломанным, губы разбитыми, несколько зубов были повреждены, двух или трех не хватало.

У обитателей «дома у свалки» был старенький планшет, питающийся от ветро-генератора, сварганенного Шуриком из старого домашнего вентилятора…  С утра Александр позвонил Федору Ивановичу. Ученый не поверил, что хозяин невнятной шепелявой речи — Александр. Вероятнее всего, живому проекту было бы не сложно убедить профессора, если бы тот не разорвал связь. На второй звонок заряда не хватило.

Сев, Александр уставился на замотанную руку. Сейчас, два дня спустя, он чувствовал, что рана находится посередине предплечья. Боль будто локализовалась, сосредоточилась, отползая от локтя и запястья к центру. Кроме необходимости увидеть, что с рукой, Александр понимал, что не мешало бы сменить повязку. Уцепившись за узел, он начал его развязывать.

— Погодь, я помогу, — подошел Шурик. — Глеб Саныч, давайте перевяжем пациента.

Когда повязка была снята и глазам открылась рана на внутренней стороне предплечья, Александр какое-то время тупо и неподвижно смотрел в нее, будто мог залечить взглядом. Потом он застонал и откинул голову назад, ударяя здоровой рукой по матрасу.

— Ты че, парень, брильянты тут прятал? — спросил Шурик.

Александр промолчал. Только теперь он понял, почему не отвечает ни Липа, ни другие сервисы — из него вынули паспортный идентификационный чип.

— Дайте зеркало…  — попросил он.

— Не стоит, парень, потерпи.

— Зеркало…  — проговорил Александр глуше, практически неразличимо.

Шурик пожал плечами и принес живому проекту старую щетку-расческу, с одной стороны которой еще сохранились несколько зубьев, а с другой — зеркальце. В строении было довольно темно. Александр поднялся с залеженного матраса и вышел под дневной свет.

Несколько минут он молча разглядывал свое отражение. Вернувшись затем в дом, живой проект передал расческу Шурику и медленно опустился на матрас. Вытянув руку, он позволил промыть ее, обработать и снова забинтовать. Дотемна, когда бомжи отходили ко сну, живой проект не произнес ни слова. Хозяева не беспокоили его. То, что найденный мужик не скоро оправится и уже никогда не будет похож на себя прежнего, было очевидно. Удивляло одно: как при столь добросовестной «работе» его череп остался цел.

На следующее утро первым вопросом живого проекта стало: «Где я?» Бомжи посчитали, что парень повредился головой и забыл последние дни. Шурин начал рассказывать, как они с Глебом Санычем нашли его на свалке, но был прерван.

— Нет, Шурик, что это за дорога? В какой стороне Москва и как далеко до нее? — переспросил Александр.

— А, ты об этом! В шести километрах железнодорожная станция. Сядешь на поезд и через час уже будешь в городе. Только я бы тебе в таком виде не советовал туда суваться. Слушай, а ты кто вообще?

Александр не отреагировал на вопрос. Его немного лихорадило, толи от прохлады минувшей ночи, толи от волнения и злости, толи от полученных травм, а может ото всего сразу.