Солнце в рукаве - Марьяна Романова

– Нет, постой. – У Нади разболелась голова. Она и правда вдруг почувствовала себя колышущимся сливочным желе; думать было трудно. – Наша встреча была случайностью. Никого я специально не искала. Если уж на то пошло, мне просто понравился секс. А потом – понравилось его отношение к жизни. Легкость его…

– Вот именно. И в маме тебя очаровывала легкость. А попытка ее оседлать была почти эротическим переживанием… А то, что ты любила его, – неправда.

– Ну что значит…

– Слушай, – с улыбкой перебил Борис. – Я сейчас тебе одну вещь скажу. Ты не смущайся, я со Светочкой все равно это уже обсуждал… Думаешь, я не заметил, как ты смотрела на меня, тогда, в самом начале?

Надины глаза стали вдруг влажными, а щеки – горячими. Где-то в ее сердцевине проснулся и недовольно заворочался ребенок.

Света собрала тарелки и деликатно ушла в кухню, хотя посуда в этом доме всегда мылась ближе к ночи.

– Да не красней ты так. Как школьница, в самом деле. Я не был бы психологом, если бы не заметил. Вот скажи мне, разве влюбленная женщина, которая ждет ребенка, станет так на чужого мужика смотреть?

– Ну… У меня просто было трудное время. Он не уделял мне внимания. И я… запуталась. Не понимала, чего хочу.

– Золотые слова. Не понимала, чего хочешь, потому что чувствовала, что готова уже прервать эти отношения. А с другой стороны, забеременела так некстати. И так называемая семья – всего лишь твоя модель самозащиты… Все равно рано или поздно ты бы переросла эти отношения.

– Ты так думаешь?.. Да ну, у меня в голове не укладывается… Это все твои дурацкие психологические примочки.

– А тебе и не надо сейчас ничего укладывать. У тебя дела и поважнее есть, – Борис кивнул на ее живот. – Ты просто иногда об этом думай, этого будет достаточно. Пройдет время, все само по себе уложится… И знаешь еще что?

– Опять какую-то гадость скажешь? – слабо улыбнулась она.

– Иногда мне кажется, что за этим я и встретился с тобой взглядом. Тогда, в магазине. Чтобы ты побыстрее поняла. Потому что пусть ты и не была девушкой, пытавшейся прыгнуть с крыши, или ненормальным философом, давшим обет молчания… Зато ты в таких дебрях жила, что любому из них представить страшно. А сейчас у тебя появился шанс.

– Шанс?

– Стать самой собой. Перестать обслуживать собственные комплексы. Зажить настоящей Надей Суровой, новой, счастливой.

Ребенок – это пожизненная тюрьма. Несмываемая красная точка лазерного прицела на твоем сердце.

Надя сидела на больничном подоконнике, меланхолично рассматривала счастливых отцов, которые, прижимая к груди помятые тюльпаны и розы, толпились под окнами, и думала о вещах, которые не сделает уже никогда.

Не совершит затяжной парашютный прыжок.

Не пересечет экватор на легкой, как ореховая скорлупа, парусной шхуне.

Не попробует рыбу фугу.

Не поможет голодающим Сомали.

Не научится водить вертолет.

Все говорят, в последние дни беременности чувствуешь себя особенно наполненной. Надя чувствовала себя приговоренной.

И не то чтобы она когда-либо всерьез мечтала стать парашютисткой или съесть божественно нежную рыбную мякоть, которая, будучи неправильно приготовленной, мгновенно убивает едока. Она как раз предпочитала мясо и с детства боялась высоты. Просто эти многочисленные «никогда» были безнадежнее, чем гробовые гвозди. Они словно усмехались в лицо: какая-то часть твоей жизни навсегда окончена. Это необратимо. Время хаотичного планирования будущего осталось позади. Тебя поставили на полочку, на твой лоб приклеили стикер. Отныне любая твоя спонтанная глупость лишится приставки «милая». Ты несешь полную ответственность за мультипликационного человечка в дурацком кружевном чепчике. Его насморк, его кишечные колики, его дурное настроение, двойки, сбитые коленки, первая выкуренная сигарета и первое любовное разочарование – все это будет отчасти и на твоей совести. Нежный, пахнущий молоком, медом и космосом комочек превратится в небритого замотанного мужика, у которого в глазах – тоска и разочарование, а изо рта несет сигарной горечью и дешевым коньяком. Или в сутулую женщину с твердой линией рта, которая хранит вибратор в прикроватной тумбочке и на этом основании считает себя почти феминисткой. Но для тебя этот давно отдалившийся человек все равно навсегда останется крошечным Буддой в кружевном чепчике. Для которого ты была домом и космосом, который, когда ты клала ладонь на округлившийся живот, с той стороны упирался в нее крошечными пятками.

Надя родила быстро, по-крестьянски. Ничего не успела понять. Отошли воды, она взволнованно попросила обезболивающий укол. Медсестра замешкалась, побежала сверяться с медицинской картой. А в это время пришла другая смена, Надю посмотрели в кресле и увели в родовой зал. Боль была, но недолго. Зато такая боль, какую невозможно представить, не испытав, – Наде казалось, что хладнокровное чудовище разрывает ее изнутри сухими когтистыми лапами. Капля пота щекотно стекла по лицу. Было мокро и страшно. А потом все засуетились вокруг, орали, чтобы она тужилась и что ей невероятно повезло, все идет как по маслу. Надя выпустила на волю сочный звериный крик. Распятая в кресле, как лабораторная лягушка, она выдавливала из себя Чужого. Акушерка с пропитым лицом лежала на ее животе, как на газоне. И вот наконец Надю пощадили, чудовище разжало когтистый кулак, боль прошла – мгновенно, как будто рубильник переключили. Кто-то заплакал у ее ног – хриплым мультипликационным голосом. А потом ей вручили крошечную красную девочку. Положили на грудь. Надя рассеянно улыбалась, не вполне понимая, что происходит.

– Везучая, – хмуро заметила акушерка. – Всего четыре часа – и отмучилась. Вчера тут одна страдалица, двадцать восемь часов подряд. Разорвало ее всю, как воздушный шар.

Надя улыбалась. Она слышала слова, но не понимала их сути.

– Здоровая девочка, восемь-десять по шкале Апгар.

– Назову Ирой, – неожиданно сказала Надя, хотя весь последний месяц смаковала на кончике языка кисло-сладкое имя «Ульяна».

Красную девочку вымыли, завернули в казенные пеленки и унесли. Наде предложили холодный чай с лимоном. От многочасовой жажды у нее треснула губа.

Она устала, как марафонец, но уснуть так и не смогла – сидела на подоконнике, пила ромашковый чай и читала «Приглашение на казнь», не понимая сути. В тот же день пришло молоко – в пульсирующей груди стало жарко, и на нежном хлопке ночной сорочки проступили два жирных пятна. Палатная сестра заметила, что и тут Надя оказалась в немногочисленной стае везунчиков, – другим женщинам приходилось мучительно сцеживаться, открывать шлюзы для молочных рек, а у Нади все вышло само собою. Красная хныкающая девочка обхватила потемневший сосок, как леденец, и мгновенно успокоилась. «Послушать их, так я везучая, – усмехнулась Надя. – А на самом деле – не жизнь, а черт знает что».

А потом была суета – неделя карусельной суеты. Хорошо, когда из роддома тебя встречает семья. Те, кто ждет тебя, и уже все приготовили – постель, чтобы ты могла отдохнуть, детскую комнату, дом, в котором ты будешь царствовать, осваивать новую роль. Наде же обо всем пришлось заботиться самой.