Феникс - Эдуард Арбенов

Спокойной ночи, господин оберштурмфюрер.

Вот дьявол, обвел вокруг пальца Саида этот Берг. Как разыграл равнодушие. Нет, с немцами надо держать ухо востро. Машина гестаповца стоит у самой обочины дороги, прижалась к тротуару. И в ней, конечно, Берг.

Как же все произошло? Как узнал оберштурмфюрер адрес, по которому шел Саид? Неужели догадался?

Исламбек, почти касаясь стены, двигался к дому, высокому, серому, как большинство домов в Берлине, двигался в тени, надеясь пройти незамеченным к подъезду. Машину он увидел, как только свернул в тихую боковую улицу. Улицу Надие.

Осталось каких-нибудь десять шагов. И тут его ослепили голубые лучи фар. На мгновение. И угасли. Негодяй! Дал понять, что видит, что узнал, что работает отлично.

Саид шмыгнул в вестибюль и стал торопливо подниматься по ступенькам. Почти впотьмах. Где-то вверху теплилась лампочка и бросала на лестничные площадки серо-желтые туманные блики. Он не вглядывался в ступени, преодолевал их автоматически, интуитивно чувствуя, где новая грань, где переход на следующую. На третьей площадке замер, нащупал справа, вровень с головой, кнопку электрического звонка и с силой вогнал ее в розетку. Весь, кажется, втиснулся в стену.

Открыли сразу. Надие открыла. Радостная и чуть взволнованная.

– Входите.

– Я не один, – прошептал он уже в передней, резко захлопывая за собой дверь.

Она, конечно, удивилась. Вскинула свои тонкие брови, спросила будто, – кто еще. Но не подумала страшного – губы улыбались по-прежнему радостно.

– Там гестапо, – пояснил он. И сам улыбнулся. В конечном счете, гестапо для берлинцев неприятное, но очень знакомое слово.

– С вами? – уточнила Надие. – Или за вами?

– Со мной, кажется… На улице стоит машина.

Надие помогла ему снять шинель и повела в комнату.

– Сейчас выясним, – сказала она чуть с тревогой. Выключила свет. Отворила створку окна и выглянула осторожно на улицу. Холодный осенний ветер хлынул в комнату, схватил тюль, свисавший с карниза, и принялся трепать его. – Ничего не видно.

Пришлось подойти к окну и Саиду. Действительно, улица была пуста. У старого клена, где только что вспыхивали голубые фары, светлел голый асфальт. По мостовой с шумом неслись стаи сухих листьев. Взлетали, кружились.

– Черт возьми, не померещилось ведь мне…

Рука его уперлась в подоконник у самого локтя Надие. Скользнула вдоль него. Ощутила едва приметное тепло. Какое-то скованное, глубокое. Словно его нарочно сдерживали.

– Почему вы решили, что это гестапо?

– Я видел Берга… А он, насколько мне известно, работает в политической полиции.

Надие затворила окно, поправила тюль. Повернулась вся к Саиду: взволнованная, с каким-то трагическим блеском в глазах.

– Ну и пусть…

– Что?

– Пусть Берг… Пусть гестапо. – Она прошла к небольшому старинному дивану, какого-то неопределенного цвета, опустилась на него. Заложила ногу за ногу. – Дайте мне сигареты.

Саид обежал глазами столик, тумбочку, подставку для цветов, обнаружил начатую пачку и подал Надие.

– В конце концов, все друг за другом следят, – касаясь губами сигареты, зло произнесла она. И губы скривила, и зубами мелкими, чуть притуманенными голубизной, сжала мундштучок. Саиду почудилась жестокость в ее голосе.

– И вы следите? – опросил он с вызовом.

– И я…

Надие нервно захохотала:

– Страшно?

– Нет, жалко…

– Не смейте меня жалеть… Слышите?!

– Постараюсь.

Он стал ходить по комнате – мимо дивана. Не замечал Надие, смотрел то на дверь, за которой стояла тишина, таинственная тишина, то на окно, только что затворенное и тоже связанное с тайной.

– Сядьте, – попросила Надие. – Я хочу покоя.

Пришлось подчиниться ее желанию. Саид шагнул к дивану, но она остановила его:

– Сюда, – и указала на маленький пуфик у своих ног.

Это было неожиданно. Он вскинул глаза на Надие, желая понять ее состояние. Она кивнула, подтверждая свое требование. И Саид опустился на пуфик. Теперь он был внизу. Рядом, почти у плеча его, лежала ее рука с нервными пальцами, перебиравшими складки ткани. Ее колени, чуть прикрытые подолом черного платья.

– Вы умеете молчать?

– Если нужно.

Надие пропустила сквозь игриво сложенные губы струю дыма, и он заволок ее. Она отгородилась от Саида легкой, недолгой кисеей. И из-за этой кисеи прозвучал голос:

– Мне трудно быть рядом с вами, Саид.

Он хотел спросить, почему, но вспомнил предупреждение и промолчал.

– Вы заставляете меня волноваться… Думать о прошлом… О потерянном…

Снова смолчал Саид, хотя рвался вопрос: зачем? Зачем она все это говорит?

– А я не хочу о нем думать. Его не вернешь, никогда.

– Но можно приобрести новое, – не сдержал себя Саид.

– Разве существует вторая родина?

– Я думал о другом, – поправился Исламбек. – Извините, что я нарушил обет молчания.

– О чем же вы думали?

– О цели жизни.

Круглые глаза Надие с любопытством уставились на Саида. К любопытству примешивалась еще и ирония.

– У вас есть цель?

Он, кажется, дал себя втянуть в опасный разговор. Цель жизни! Что это для него? Сейчас. Можно, конечно, увести Надие далеко от сути, но тогда и Саид окажется за пределами чужой судьбы. Ничего не узнает о сокровенных мыслях переводчицы Ольшера.

– Да, есть.

– Поделитесь со мной.

– Я должен увидеть снова родину.

– Значит, все-таки родину?

– Все-таки.

– Ну, это легко осуществить.

– Как?

– Включить себя в список особой команды «Вальд-лагеря 20».

– И цель будет достигнута?

– Вы увидите родину.

Надие открыто издевалась над ним. Она знала, что такое «Вальд-лагерь 20». Лагерь диверсантов. Правда, их возвращали на родину, но в каком обличье, ради каких задач! Неужели она считала Саида обыкновенным наемником, предателем, лишенным сердца и чувств. Он поднял на нее глаза, чтобы прочесть все это на ее лице. И поразился. Надие тепло, с какой-то грустью смотрела на него сверху. Руку подняла, казалось, хотела своими нервными, беспокойными пальцами коснуться его волос – они были рядом. Застыла в пути. Испугалась вроде. Повернула торопливо назад и на груди сомкнулась с другой рукой. Надие, словно совершая молитву, печально глядела на Саида.

– Я бы такое вам не посоветовал, – сказал огорченно.