Обменные курсы - Малькольм Брэдбери

– А теперь он хочет покончить с собой. Наши люди иногда такие.

Такси останавливается на тихой городской улочке, под липами; за деревьями ряд старых высоких домов с балконами. Водитель оборачивается и громко обращается к Принцип.

– Пожалуйста, вылезай, милый, – говорит она Петворту. – Я быстро, только скажу ему несколько слов.

Петворт выходит из машины и смотрит на улицу; прохожих нет, все двери закрыты.

– Ну вот, – говорит Катя Принцип, выбираясь из машины. – Кажется, я убедила его не кончать с собой. Пообещала, что выпью с ним завтра. Со мной такие истории случаются часто, уж не знаю почему. Ладно, мы немного пройдемся и будем на месте.

– Где? – спрашивает Петворт.

– Там, куда мы ехали. Мне казалось, ты хочешь кофе. Мы поехали туда, где оно есть. Место называется «моя квартира».

– А, – говорит Петворт.

– Я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты устал. Может быть, ты захочешь отдохнуть и принять душ. Я напою тебя отвратительным кофе и накормлю гадким пирогом. Ну вот, в эту дверь. Жми на кнопку, механизм ее откроет. А теперь быстро заходим, я не хочу, чтобы нас видели. Я провожу тебя тайком, Петвит.

Они входят в темное парадное, дальше – клетка лифта.

– Быстрей, сюда, – говорит Принцип. – Я покажу, как он работает, на случай, если ты захочешь прийти ко мне еще. Надеюсь, захочешь, как ты думаешь? Смотри, в эту коробочку на стене надо опустить монетку, десять буттуун. Если не сделаешь, лифт не поедет. А если сделаешь, – пуф! – вот он уже едет.

Лязгающая клетка ползет вверх, Принцип прижимается к Петворту, мимо проплывают каменные площадки с деревянными дверями.

– Вот и мой этаж, верхний, – говорит Принцип. – Повезло, никто нас не видел. Вот мой ключ, сейчас ты снова исчезнешь.

Они выходят на каменную площадку, она вставляет ключ в

замок.

– Когда дверь откроется, скорее проходи внутрь. Не надо, чтобы все всё про нас знали.

Дверь открывается; за ней прихожая, настолько тесная, что непонятно, призвана она усилить или исключить близость между людьми. Стены прижимают их друг к другу.

– Ну вот видишь, ты и здесь! – смеется Катя Принцип, почти касаясь лбом его подбородка. – Надеюсь, ты не думаешь, что это вся моя квартира? Дальше есть еще.

В такой тесноте трудно не обнять человека, к которому ты притиснут; руки Петворта оказываются у нее на талии.

– Ой, Петвит, – говорит Принцип, мягко высвобождаясь из его объятия. – Разве ты не помнишь, что я привела тебя отдыхать? Разумеется, ты наверняка устал после такой лекции. Или ты тоже хочешь быть волокитчиком, как епископ Влам?

– Ты мне нравишься, – говорит Петворт.

– Ну конечно, ты мне – тоже. Только я чуточку неуловимая. Я хочу немного с тобою поговорить. У нас столько времени, разве не замечательно? Целых полдня мы можем быть вместе. Или ты больше хочешь пойти посмотреть замок?

– Нет, я хочу быть здесь, с тобой, – отвечает Петворт.

– Что ж, очень разумно, – говорит Принцип. – Тогда пошли, я покажу тебе квартиру.

Комнатка, в которую входит Петворт, слишком мала и тесна для человеческой жизни, однако люди ее обжили и очеловечили. Два старинных кресла стоят по бокам широкого современного дивана, элегантно встроенного в книжные полки под стеной, на которой висят три модернистские картины бурно-эротического содержания и две иконки. Остальные стены полностью заняты полками, книги разбросаны на столах – обеденном и письменном, где, кроме того, поместились телефон, пишущая машинка и россыпь листов, трепещущих от сквозняка из-за тюлевой занавески.

– Ну вот, милый, – говорит Принцип, снимая белый шарфик. – Надеюсь, ты не рассчитывал, что я приведу тебя в роскошные апартаменты. В моей стране квартирки маленькие, отопление плохое, телефоны обычно не работают, а мужчины не чинят то, что ломается. Разумеется, у вас такого нет.

– Наверное, нет, – отвечает Петворт.

– Вот как? – со смехом говорит Принцип. – Думаешь, я там не была? Разве ты не знаешь, что я как-то ездила в Лондон?

– Неужели?

– Ну конечно. Может быть, я даже видела тебя на улице и не заметила. Если так, правда грустно? У вас те же самые беды. Особенно в той гостинице, где я останавливалась. Некоторые вещи одинаковы по всему миру. Ладно, тут не очень роскошно, но, надеюсь, тебе по вкусу. Нравятся картины моих друзей? А мои чудесные старинные кресла? Представляешь, они дореволюционные. Кое-что с того времени сохранилось. А вот стол, за которым я работаю, нравится? Это мое личное место, здесь я написала все свои книги. Конечно, я пишу здесь, а потом должна вылезать из норы и нести их на продажу. Знаешь, как трудно продать книгу? Угодить всем этим людям из Союза писателей. Ценить их мудрый критицизм. Ладно, надеюсь, ты пришел не для того, чтобы меня критиковать.

– Нет, – отвечает Петворт. – Мне нравится твоя комната,

– Ну, она обставлена со вкусом, – говорит Принцип, – или, во всяком случае, я так старалась. И на какое-то время она полностью наша. Никто сюда не придет. Так что садись, включай проигрыватель, снимай ботинки. А я знаешь что сделаю? Пойду на кухню, сварю кофе и достану пирог. За этим ты пришел, и тебя надо обслужить.

Она удаляется на кухню, Петворт обходит маленькую, тесно заставленную комнату – столовую, кабинет и, очевидно, спальню, потому что под диванный валик подсунута ночная Рубашка.

– Что ты там высматриваешь? – кричит Принцип из кухни. – Надеюсь, не читаешь, что я написала? Это очень личное, пока не закончено. Ах да, конечно, ты же не знаешь нашего языка. Примерно через минутку я начну тебя учить.

– Столько книг, – говорит Петворт, разглядывая полки, гДе лежат рассыпанные тома с кириллическими названиями.

– Да, я каждый день их читаю и становлюсь немножечко больше человеком, – отвечает Принцип. – Пожалуйста, выгляни в окно. Кто-нибудь следит?

– Следит за квартирой? – спрашивает Петворт.

– Конечно. Разве ты не знаешь, что у многих людей это основная работа? Сидеть в машинах и следить за другими? А я – писательница, ненадежная, за мной часто следят. Фотографируют меня, составляют список моих друзей. Разумеется, это может ничего не значить. Или им это пригодится потом, когда меня решат не приглашать на официальные обеды и не знакомить с симпатичными иностранцами.

Петворт подходит к окну, перегибается через пишущую машинку, в которую вставлена страница с неведомыми словами. За тюлевой занавеской улица пуста, если не считать одной припаркованной машины.

– Только одна машина, – говорит он.

– Черная?

– Да.

– А внутри кто-нибудь есть?