Срезанные цветы - Наталия Антонова

Распрощавшись с Глебом, Мирослава недолго думая поехала к бане, и там ей повезло: удалось выяснить, что во дворе, прилегающем к бане, живет собака по имени Пират. Работники бани ее подкармливают, можно даже сказать, очень хорошо кормят. И собака по собственной инициативе облаивает всех, кто в позднее время появляется поблизости. Например, при помощи Пирата удалось задержать мальчишек, которые пытались ночью расписать или, как выразилась Данилова, испохабить стены бани.

– Конечно, Пират никого не задерживает, но если он вертится поблизости, то ночью рычит и лает на чужих.

Пират оказался огромной дворнягой с густой шестью пепельного цвета, заостренной мордой и лохматым хвостом. Он посмотрел на Мирославу умными глазами и тихо тявкнул пару раз, но каким-то образом быстро понял, что детектив для его подшефного объекта опасности не представляет, подошел к Волгиной и уткнулся носом в ее коленку.

– Хорошая собака, – сказала Мирослава, достав из сумки пачку печенья.

Она распечатала ее и положила на землю. Пес понюхал угощение и довольно вежливо, не торопясь, стал грызть печенья.

– Как жаль, что ты не можешь дать свидетельских показаний, – вздохнула Мирослава.

Услышав ее голос, пес поднял глаза и тоже вздохнул, словно в знак согласия.

Домой Мирослава приехала в девятом часу. На крыльце ее ждал только Дон. Это говорило о том, что Шура Наполеонов опередил ее и Морис накрыл на стол, чтобы накормить вечно голодного следователя. Волгина была недалека от истины: не успела она подняться на крыльцо и приласкать кота, как из дверей выкатился Шура. Он держал в руке толстый бутерброд, половину которого уже съел.

– Где тебя носит? – спросил он с набитым ртом.

– Работаю вместо некоторых…

– Ой-ей, – сказал он, прожевав кусок, – ты работаешь за себя, сумасшедшие гонорары отрабатывать надо.

Мирослава фыркнула и спросила:

– А зарплату следователя?

– Какая ты вредная, – пробухтел Шура и запихнул в рот остатки бутерброда.

– Всухомятку есть вредно, – сказала Мирослава на ходу.

– Так это твой Морис виноват! – воскликнул Шура, устремляясь вслед за ней. – Говорит, мол, Мирослава придет, тогда и ужинать будем. А у меня живот от голода свело, еле бутербродик крохотный выпросил.

– И ты называешь его крохотным? – возмутился Морис, услышавший их разговор.

– Ну… – протянул Шура. – Все в мире относительно, для тебя он большой, а для изголодавшегося человека – крохотный.

– Ладно, – сказал Миндаугас примирительно, – садись за стол, изголодавшийся человек.

Шура в таких случаях никогда не заставлял себя упрашивать.

После ужина Наполеонов спросил Мирославу:

– Ты не хочешь поделиться со мной информацией?

– Почему бы и нет. – И она рассказала ему обо всем, что узнала за день.

– Значит, Симоненко ты исключаешь? – спросил Шура.

– Даже если он хотел избавиться от своей жены, а интуиция мне подсказывает, что это не так, гибель Оксаны стала для него ударом, Самуилу Семеновичу нет резона убивать остальных.

– Я уже говорил тебе, что, возможно, кому-то была нужна лишь одна смерть из этой цепочки.

Мирослава покачала головой.

– Нет, я так не думаю. И при чем здесь алая роза?

– Для антуража, – повел плечами Наполеонов.

– Нет, Шура, у меня такое впечатление, что преступник запланировал убить всех этих женщин, и именно их. Ни одна из них не была случайной жертвой.

– Что позволило сделать тебе подобные выводы?

– Интуиция…

– И все?!

– Пока все…

– Вы считаете, – подал голос Миндаугас, – что Глеб Павелецкий заметил преступника?

– Вполне возможно. Если убийца следил за баней не один день, то он знал, что машины Глеба там быть не должно. И ее появление было для него неприятной неожиданностью.

– Он спрятался в арке, но собака его учуяла и облаяла?

– Мы можем это только предполагать…

– Дождавшись, когда выйдет Скоробеев и они с Павелецким уедут на его машине, убийца от имени Киры выманил из помещения сторожа Семидужного?

Волгина кивнула и спросила:

– Ты разговаривал со Львом Скоробеевым?

– Конечно.

– Он никого не заметил, когда они отъезжали от бани?

– Увы. – Шура развел руками и вздохнул. – Подозреваю, что приятели сразу начали трепаться, например, о предстоящем времяпрепровождении в клубе и не особенно смотрели по сторонам.

– Боюсь, что ты прав, – согласилась Мирослава.

– Больше нам некого и расспросить…

– Осталась еще таинственная художница Анна Колесниченко.

– Думаешь, она могла кого-то видеть на озере?

– Почему бы и нет…

– Как будешь ее искать?

– У нас есть ее телефон, но он, по-видимому, отключен. Если она так и не откликнется или не захочет встречаться, обращусь к тебе. Полиции проще отыскать адрес.

– Попробуем.

– Кстати, у меня сегодня было свободное время перед встречей, и я заходила в галерею «Вишневая роща».

– И что? – жадно спросил Шура.

– Полотен Анны Колесниченко в залах нет. Но она могла там выставляться ранее. Галерея, насколько мне известно, принадлежит отцу Димы Славина.

– А это мысль! – Шура шлепнул себя по лбу ладонью. – И как я сам недодумался!

– Спроси у Димы, возможно, он сам сумеет все выяснить у отца, а если нет, то напросись на разговор со Славиным-старшим сам.

– Лучше ты, – сказал Шура, – ты у нас мастерица разговорного жанра.

– Тебя тоже в косноязычии заподозрить сложно, – усмехнулась Мирослава, но от беседы с владельцем «Вишневой рощи» отказываться не стала.

Владелец галереи внимательно выслушал сына и сказал, что в «Вишневой роще» Анна Колесниченко не выставлялась и он сам с ней лично незнаком. Зато еще два дня назад ее картина «Цветение ветрениц» висела на стене «Оленят», где очень часто появляются полотна молодых художников, и, если картину не купили, она и сейчас там.

По просьбе сына Славин-старший позвонил хозяину «Оленят» Вениамину Рудольфовичу Хворостову и попросил его поговорить с частным детективом Мирославой Волгиной. И тот не отказал.

Мирослава приехала до открытия «Оленят», и охранник, позвонив Хворостову, сказал ей, что сейчас к ней выйдут. Вышел сам хозяин и, не спрашивая, хочет она того или нет, любезно провел ее по залам, показывая картины. Волгина остановилась возле картины Колесниченко. Это было второе полотно Анны, которое она увидела. Первое осталось у Степаниды. Ветреницы на картине были не менее живыми, чем вода в озере, которой хотелось коснуться…