Люби меня навсегда - Саша Шу

так и осталась одна. Неужели кто-то будет лучше меня? – жарко шепчет мне Стасик на ухо, и я решительно беру его за руку и веду за собой.

– Я предвидела это, – подвожу я его к фотографии «неизвестного автора» и ставлю прямо перед автопортретом его пениса. – Теперь ты можешь посмотреть на себя в музее, – продолжаю я. – И если ты не будешь меня доставать, то никто, поверь мне, никто никогда не узнает, чьё это произведение, договорились? – и даже не дожидаясь ответа, оставляю его одного любоваться своим гигантским, на полстены, дикпиком. Думаю, он остался доволен.

Я забегаю в пока ещё закрытый зал, оборудованный под парижское кабаре, где уже почти всё готово к выступлению. Я ещё раз все внимательно проверяю, перед тем как отдаю распоряжение нашему менеджеру распахивать двери, в которые вваливается разноцветными камушками уже весёлая и захмелевшая толпа. Не давая им опомниться, мы приглушаем основной свет, и на сцену выходит великолепная Мими со своим коронным номером La vie en rose. Гости мгновенно умолкают, ошарашенные этим бесподобным спектаклем, которое, я уверена, они больше никогда нигде не видели. А Мими наполняет своей королевской чёрной грацией всё тесное пространство зала в центре Москвы, и мне даже на мгновение кажется, что я снова на Place Pigalle. Смолкают последние аккорды, и я не могу остановить слёз, которые катятся у меня прямо из под моей кошачьей маски.

Зрители аплодируют, свистят и топают: уже одного номера Мими достаточно, чтобы открытие музея прошло с успехом, но тут свет в зале гаснет окончательно, и я понимаю, что что-то пошло не по плану. Я уже готова бежать к нашему организатору, чтобы решать технические вопросы, как вдруг свет прожектора вспыхивает, освещая пятачок сцены, в котором стоит мой Элвис, в джинсах, белой футболке и с гитарой наперевес. Я не верю своим глазам, но тут начинает играть Wicked Games Криса Исаака, и Элвис, который теперь уже совсем не Элвис, а Крис, начинает исполнять одну из самых сексуальных песен в истории музыки. Ему, впрочем, как и прежде, даже не надо из себя что-то изображать и кривляться: он просто спокойно стоит с гитарой и поёт. Я чувствую, как толпа гостей начинает всё ближе и ближе смыкаться кольцом вокруг сцены, словно околдованная его волшебным магнетизмом, и я вижу в глубине сцены Мими, которая подпевает ему, в какой-то очередной невообразимой бирюзовой накидке. Я сама, подхваченная волной разгорячённых и возбуждённых женщин, оказываюсь у самой сцены, подняв вверх лицо, как и десятки других зрительниц. Я слишком хорошо помню эффект, который всегда производил Рома на женщин. Пел он или просто молчал. И сейчас я вижу, как десятки глаз увлажняются желанием: весь наш маленький зал в музее эротического искусства превратился в одно сплошное вожделение, и мне кажется, или уже кое-кто стал более страстно, чем того требуют место и обстоятельства, обнимать свою спутницу, а чьи-то руки уже проскальзывают под подолы коротких юбок и платьев?

Я стою, покачиваясь, словно в трансе, под голос Элвиса, Криса, Ромы, да какая к чёрту разница, и хочу только одного, чтобы эта песня никогда не кончалась. Никогда. Потому что я совершенно не знаю, что я буду делать со всем этим, когда она умолкнет. Слишком много между нами недоговорённостей, незавершённостей и обрывков, и я даже не представляю, как это можно сшить или склеить.

Но вот мелодия всё-таки заканчивается, и мой Рома наконец-то поднимает лицо и внимательно смотрит в зал, и я просто уверена, что каждая женщина сейчас с замиранием сердца ждёт его взгляда. Но он равнодушно обводит толпу, пока его взгляд не упирается прямо в меня: прижатую десятками разгорячённых тел прямо к краю сцены.

Он делает шаг навстречу, встаёт на колени, и проводит большим пальцем над моей верхней губой, словно вытирая невидимые молочные усы. А потом просто наклоняется ко мне, и его губы соединяются с моими под громкие аплодисменты возбуждённой толпы. Мои тёплые соленые слёзы смешиваются с его слюной, которая пахнет мёдом и корицей, и я вспоминаю, какое же на вкус моё собственное желание. Его ладони нежно держат моё лицо, как самую хрупкую вещь в мире, пока его язык осторожно раздвигает мои губы, словно спрашивая разрешения, чтобы войти в меня. Я теряю счёт времени, пока вдруг не понимаю, что свет в зале включается на полную мощность, и толпа вокруг нас разошлась дальше по залам, пока мы стоим здесь вдвоём на самом краю сцены.

Наконец-то я делаю шаг назад, отступая, и понимаю, что этот поцелуй я ждала долгие месяцы, но он не способен вернуть меня назад в прошлую осень и в прошлую меня.

21

– Поля, – срочно в галерею! – вдруг подбегает ко мне Соня.

– Что случилось? – пугаюсь я.

– Не знаю! Сработала сигнализация! – кричит подруга, и я бросаюсь прямо в босоножках по снегу в соседнее здание, где двери пока ещё закрыты на замок. Я не могу допустить, чтобы что-то произошло с моими бесценными картинами, которые мне доверили мои художники!

Трясущимися руками я вставляю ключ в замочную скважину и вваливаюсь с разбегу в пока ещё тёмную прохладное помещение. Странно, но здесь абсолютно тихо. Следом за мной забегает Рома, и дверь за нами захлопывается.

Я пробегаю все залы, но всё тихо и спокойно.

– Мне кажется, это было ложная тревога, – бормочу я, и решительно направляюсь к двери.

– Сонниполли, подожди, нам надо поговорить, – останавливает меня Рома, но я вырываюсь из его рук.

– Нам не о чем разговаривать, – дёргаю я за ручку.

Странно, но дверь заперта. Я пытаюсь открыть её ключом, но мне что-от мешает. Только этого не хватает: замок заело.

– Не бросай меня, – отходит он от меня, и я чувствую, как моё сердце раскалывается снова на миллионы осколков севрского фарфора.

– Нельзя бросить того, с кем ты никогда не был вместе, разве нет? – бросаю я ему в лицо, и только сейчас понимаю, что я до сих пор в этой дурацкой кошачьей маске. Я снимаю её и бросаю на пол, и она маленькой бархатной инсталляцией остается лежать в окружении картин на