Приманка для мужчин - Тэми Хоуг

— Значит, он тебя послал?

Трейс хохотнул, но никакого веселья в его смехе не было — только мальчишеская бравада.

— Послал? Ну это мягко сказано. Он меня чуть не выкинул из мастерской голыми руками.

Одна мысль об этом взбесила его окончательно. Шефер накинулся на него как зверь и, брызгая слюной, вопил, что даже под страхом смерти не возьмет Трейса на работу, что Стюарты вообще дерьмо паршивое, от них одни беды и никому в Стилл-Крик они не нужны задаром. Ну что ж, пусть радуется, злобно подумал Трейс, ему и самому обрыдло в Стилл-Крик. Пережитое унижение жгло его тем сильнее, что Керни ржал; унижение и бессильная ярость от непонимания, как быть теперь, когда его так опустили только за то, что он хотел зарабатывать деньги.

Он ненавидел этот город. Ненавидел, ненавидел, ненавидел!

— Ну, и что ты будешь делать? — небрежно спросил Керни, затягиваясь сигаретой. Красный огонек озарял его костистое, маленькое личико зловещим светом.

— А что я могу? — вскипел Трейс. — Заставить говнюка Шефера взять меня на работу?

Керни жадно втянул в себя остатки дыма, сжимая фильтр пожелтевшими от никотина пальцами, швырнул окурок в бочонок с геранью, потянулся, раскинув тощие жилистые руки.

— Нет, но ты можешь заставить его пожалеть, что он не взял тебя. — Он блеснул кривыми зубами, многозначительно подмигнул. — Не напрягайся, дружище. Расслабься.

Элизабет открыла глаза среди ночи. Сон как рукой сняло, будто тело знало что-то такое,Чего рассудок еще не осознал. Заснула она на продавленном бежевом диване, не раздеваясь. Вокруг настольной лампы с низко опущенным абажуром расплывалось мягкое янтарное сияние. В доме было тихо и темно. По ковру, как конфетти, были рассыпаны маленькие карточки с заметками об убийстве — версии, мотивы, подозреваемые.

Она весь вечер просидела с этими карточками, перебирала их, перекладывала до рези в глазах и полной неспособности рассуждать. Усталый мозг отказывался распутывать клубки подозрений. Она не детектив. Куда там, на самом деле она даже не репортер. И как ей разобраться в этом, как отличить факты от домыслов, сплетни и слухи от реальных оснований для убийства?

Ни на один вопрос она сейчас ответить не могла, а потому решила отложить их, села в кровати и прислушалась. Тишина в доме стояла такая, что в ушах звенело. Кассета Бонни Рэйт, под которую она заснула, уже доиграла, и магнитофон выключился. Ни единого звука не доносилось из других комнат, только свежий ночной ветерок бесшумно раздувал занавески на открытом окне.

Весь вечер она в страхе ждала звонка, но телефон молчал, будто насмехался над нею. Часы на видеомагнитофоне показывали 0.0.0, механический будильник, стоявший на телевизоре, — 23.25. Может, она сквозь сон услышала, как пришел Трейс, и потому проснулась? Но из кухни тоже не доносилось ни звука.

— Истеричка, — пробормотала Элизабет, растирая ладонями щеки.

Она встала с кровати и прошлепала на кухню. Серебря-йый, будто вырезанный из фольги полумесяц молодой яуны заливал ярким светом кухню и двор. Красивая ночь. Мирная, тихая. Элизабет налила себе стакан молока, чтобы справиться с изжогой от беспокойства и выпитого вечером виски, понюхала его — вроде не прокисло — и подошла к окну.

Во дворе было тихо. Трейс и не думал возвращаться домой. Свет в сарае не горел. На дороге никого не было видно. У Элизабет заныло сердце: ночь, а он один, непонятно где, неизвестно с кем… Ей не хотелось проспать его приход домой — ведь должны они наконец просто посидеть рядом и поговорить, а то в последнее время только ругались, и больше ничего. Вот и сейчас, наверно, он шатается где-нибудь с Керни Фоксом и жалуется ему на стерву-мамашу.

Ему уже шестнадцать; она была старше на год с небольшим, когда забеременела им, и никто тогда не мог сказать ей, что она не знает о жизни всего, что следует знать будущей матери. Может, будь у нее самой мать, все вышло бы по-другому, а Джей Си ничего изменить не мог. Она представляла для него интерес, только когда выигрывала какие-то деньги, участвуя в скачках с барьерами или в родео, или когда, упившись до беспамятства, он путал ее с покойницей Викторией. Конечно, можно утешать себя тем, что для Трейса она лучшая мать, чем был для нее отцом Джей Си, но, наверно, звери и то больше заботятся о своих детенышах, чем ее отец о своей дочери.

На самом деле ей действительно нужно было чем-то занять голову, пока Трейс не вернулся. Надо бы еще раз перечитать отчет для страховой компании о нанесенном редакции материальном ущербе, но он, на беду, в машине, а машина — в сарае, и идти туда среди ночи ей совершенно не светит. Элизабет зябко поежилась при мысли об этом.

Трусиха. Это слово надоедливо звенело в ушах, лезло в мысли. Трусиха. Аарон поставит замки на двери, тут-то ты и станешь пленницей в собственном доме. Элизабет досадливо поморщилась, устыдясь своего малодушия. Что же, так и сидеть каждую ночь, цепенеть от страха, вздрагивать от каждого звука, пугаться телефонных звонков? Да что это за жизнь!

Обойдя кругом козлы с листом фанеры и перекочевавшую к холодильнику кучу старой обуви, Элизабет двинулась к двери во двор. Там было по-прежнему спокойно: ни подозрительных звуков, ни льнущих к стене сарая темных фигур. Дэн еще говорил, что каждый час по дороге будет проезжать патруль… Последнее воодушевило ее настолько, что она осмелилась выйти на крыльцо.

Всего-то и нужно, что пройти через двор к покосившемуся сараю за амбаром, найти бумаги в том кавардаке, что она оставила в машине, и вернуться в дом. Не бог весть какой подвиг. При свете дня она бы и не задумалась, но ночью все кажется страшнее… Правда, Джарвиса убили днем. Должно быть, он чувствовал себя в полной безопасности, не ждал беды. А ему перерезали горло.

Элизабет поскорее, пока не успела испугаться, отогнала от себя эти мысли, спустилась с крыльца и босиком пошла к сараю по заросшему сорняками двору со стаканом молока в руках.

Сарай был ветхий, узкий, ненамного шире ее «Кадиллака», с земляным полом, без окон. По углам громоздились оставленные прежними жильцами горы всякой бесполезной всячины: старые канистры с машинным маслом, жестянки с ржавыми гвоздями, негодные автомобильные запчасти, лысые покрышки. С потолочной балки свисала тусклая лампочка, дававшая света не больше, чем свеча, но и на том спасибо. Элизабет с колотящимся где-то в горле сердцем ощупью пробиралась вдоль стены, нашаривая выключатель. Под ногами что-то шелестело. Она включила свет и повернулась к машине лицом.

Повсюду валялись бумаги. Вчера вечером, уходя из редакции, она сгребла их в кучу и погрузила в «Кадиллак», чтобы за воскресенье хотя бы часть разобрать по папкам. Кто-то уже начал разбирать их. Или искать, только что? Передняя дверца машины была открыта настежь, и на утоптанный пол спускалась белая дорожка из бумаги.

У Элизабет перехватило дыхание. Дом как будто отодвинулся на необозримое расстояние, слезы заволокли глаза. Она бессмысленно смотрела на открытую дверцу. Ну, была бы она сейчас в доме, и что? Замков все равно нет. И соседей, которые могли бы прибежать на крики, тоже.