Мальчик, который упал на Землю - Кэти Летт

У меня за спиной астматически запыхтел антикварный привратник. Джереми извинился, сгреб меня в охапку, выволок в фойе, а оттуда, перекинувшись парой слов с охранниками, – в укромную комнату, заставленную книгами и вопившую имперским пафосом из всех углов. Джереми разоружил меня, и я наконец осознала, что схватилась за какой-то жалкий нож для масла. Ну и ладно, могла бы вымазать его до смерти маргарином или горчицей.

– Люси, что, во имя всего святого, тебя так взбесило?

Я отпрянула от него, будто он русский шпион, груженный плутонием.

– Я сейчас могу наговорить мерзостей, это все оттого, что мне мерзко! – Я так орала, что витражные стекла в окнах чуть не выскакивали. Между нами символически простирался огромный стол красного дерева. – Ты, похоже, и впрямь считаешь, что университет – это место, куда женщины ходят, пока не начнут получать алименты? Потому что именно это мне сообщила твоя подруга!

– Моя подруга? – Он упер руки в стол и наклонился ко мне: – Ты о чем вообще, Люс?

– Когда ты заявил, что выкладываешь все карты на стол, надо было проверить твои рукава – нет, штанины! И я бы тогда нашла там Одри.

– Одри?

– Да. Она тут ко мне заглянула.

Всего несколько месяцев прошло, как я снова себе позволила быть счастливой и жизнерадостной. Но теперь недоверие так и било из меня косыми лучами, видимыми невооруженным глазом.

– Судя по всему, ты заявлял все это время о своей бессмертной любви ко мне и нашему сыну, а сам встречался с ней в Париже. Поразительно, как пожарники не закрыли твою кровать для посещений – там слишком много народу.

Недоумение на лице моего бывшего мужа растворилось, и Джереми одарил меня улыбкой надзирателя за капризными детьми.

– И ты ей поверила? Люси, эта женщина бредит. Она мне оставила кучу блажных записок. Очевидно, у нее не сложилось с поваром-любовником, после чего блендер-примадонна осознала, что утеряла кормильца. – Он подобрал нож для масла и рассмеялся: – Неудивительно, что тебе вдруг вздумалось мясо разделывать.

Он обошел стол и притянул меня к себе, крепко обнял. Как героиня викторианского сериала, я чуточку посопротивлялась, но тут обволакивающая сладость его экваториальных объятий затопила меня. Джереми был и оставался неугасимым огнем. Стоило пошевелить угли – и мои чувства к нему послушно разгорелись.

– Я хочу тебе верить, – сказала я и собрала в кучу все силы, чтобы оттолкнуть его. – Но почему тогда ты не сообщил ей, что вернулся к нам? Она сказала, что узнала об этом из твоей почты.

– Что? – От негодования брови у него столкнулись. – Она взломала мне почту? Это уголовное преступление. Ее накажут, я прослежу. Господи! Как я умудрился вестись на нее так долго? Впору усомниться в собственном здравомыслии, – проговорил он с отвращением к себе. – Бросить тебя ради этого существа было величайшей ошибкой всей моей жизни, – повторил он. – Я вообще всегда любил только тебя. Вы с Мерлином – мое все.

– Мерлину сейчас очень трудно, Джереми, и совсем не хотелось бы, чтоб нас преследовала какая-то бестолковая телка-яйцерезка.

– Я добьюсь ордера на арест, если что. Позвоню в полицию, прямо сейчас. Где она? Летит небось к «Евростару», чтобы не успели арестовать.

Я сникла, как вчерашнее суфле.

– Прости, я переборщила. Переживаю за Мерлина, все из-за этого. Как пошел в новую школу, ведет себя все хуже и хуже. Руки моет постоянно. И все эти его пунктики на удаче, фатуме, ритуалах – и чтоб все замки были закрыты. Все ему нужно делать в одно и то же время, одинаково, чтоб все померяно, посчитано, проверено... К микроволновке и близко не подходит – боится, что у него загорится мозг. Костяшки пальцев к уху не подносит – боится оглохнуть. Чтобы вытащить его в школу, мне нужно накачаться кофе так, что я потом всех на дороге обгоняю – даже когда не на машине.

Джереми с огромной нежностью поцеловал меня в макушку.

– Знаешь что? А пусть Мерлин приедет на несколько дней ко мне? Если захочет, конечно. А ты съездишь в спа, расслабишься. Возьми маму с сестрой. Я приглашаю. Моя секретарша все организует. Получишь представление, каково это – быть ФУ, Феей Удовольствий, – расшифровал он. – Я бы тоже пошел, но тут столько работы. Полномочия передавать – это для троечников, – подмигнул он. – Пусть другие этим занимаются.

Я попыталась улыбнуться этой его шуточке, но вышло кривовато, будто ее выкрало на лету какое-то незримое чувство. День пошел наперекосяк. За огромными стеклами эркеров, как в стиральной машине, болтались серые и белые облака. Они мне напомнили о делах домашних и о том, насколько не хочется ими заниматься. Спа – другое дело, очень заманчиво. Не бывать для матерей-одиночек декларации независимости, для матери ребенка с особыми нуждами – и подавно. Но почему бы время от времени не поддаться стремлению к Жизни, Свободе и Халяве?

– Я подумаю, – ответила я.

Долго думать не пришлось. К началу декабря поведение Мерлина стало еще сумбурнее и беспокойнее. Фиксация на голове вышла на новый виток. Он впал в паническое состояние лишь из-за того, что чуть было не ударился головой о дверь, и целыми днями казнился этим неслучившимся промахом. Умолял меня организовать ему операцию на мозге. И как бы я ни указывала ему на отсутствие логики в его переживаниях, он оставался убежден, что чуть не удариться – это все равно что удариться. Он сводил себя с ума, вглядываясь в свое внутреннее зеркало заднего вида, бесконечно перебирая собственные слова и поступки и наказывая себя за ошибки и оплошности.

Несчастный ребенок пребывал в постоянном напряжении. Я чувствовала, как оно волнами расходится от него. Его тревоги были мафиозной группировкой у него в голове. Поджидали, когда из-за поворота покажутся какие-нибудь чувства, налетали, грабили, брали в заложники и мутузили до полусмерти.

Как-то утром, еще до рассвета, мой смятенный сын разбудил меня – впал в панику, выбирая, какую рубашку надеть.

– От рубашек с коротким рукавом в холодную погоду одно невезение. А все дело – в везении, – сказал он, нервно кусая изнутри щеку. Я заглянула в его комнату: вся она была завалена рубашками, Мерлин перемерял весь свой гардероб.

За завтраком он сидел на краешке стула, готовый в любой момент подскочить, сучил коленями, шевелил пальцами на ногах и барабанил по столу, отстукивая некий ритм, слышный одному ему.

– Что такое, милый? – спросила я нервно, готовясь получить открытку из параллельной вселенной.

– Меня беспокоят стекла. Беспокоят костяшки пальцев – вдруг я их поднесу слишком близко к ушам. Беспокоят ногти на руках и ногах. Еще мне тревожно за Арчи. Где он? Он во всем этом сценарии – платный актер?

Я и сама часто думала об Арчи, но всегда напоминала себе, что мы с ним – не с одной страницы и даже не из одной книги. Мы даже не из одной библиотеки.