Центурион Траяна - Александр Старшинов

Мать и Флорис бастарны забрали с собой, увезли и всех рабов, так что Прим остался валяться в обезлюдевшей усадьбе один в беспамятстве. На счастье, день был теплый, и Прим к вечеру очнулся. Отыскал несколько сухарей в доме, выпил талого снега (в колодце плавали убитые псы) и отправился в путь.

Кориолла выслушала рассказ Прима, переспросила пару раз о какой-то мелочи и вновь умолкла. Осознать случившееся она не могла. Беда была столь огромна, что охватить ее всю не было сил – будто огромная грозовая туча распростерлась над нею, и, поднимая голову к небу, видела она лишь кусочек – дымный, кипящий тьмою край. И в ужасе отворачивалась.

Еще совсем недавно жизнь Кориоллы была покойной, устроенной, пусть и не слишком счастливой, но вполне сносной. Богатый дом, достаток, большая семья. Оказывается, все эти годы она жила на вулкане. И вдруг этот Везувий взорвался, все вокруг заливая кровью. Ничего не осталось от прежней жизни – все смыло. Только пепел… горячий обжигающий пепел, который забивает глотку и не дает дышать. Кориолла сползла с кровати, куда ее усадили, и тут завыла – страшно, дико, как зверь.

Она выкрикивала только одно-единственное слово:

«Нет… нет… нет…»

Кому предназначалось это «нет», она не ведала.

Потом вышла, как неживая, из дома. Майя-старшая тем временем убежала искать мужа, а рабыни так старательно обсуждали новость о гибели Корнелия и его семьи, что позабыли о девушке.

– Луций! Где Луций?!

Она кинулась искать брата. Нашла возле столба для отработки ударов. Юноша всаживал в дерево меч с такой силой, будто собирался проткнуть насквозь.

– Луций, ты знаешь?

Юноша хмуро глянул на сестру.

– Слышал.

– Луций! – Она хотела кинуться ему на шею. Он один остался у нее – единственный.

– Не мешай. У меня задание. Десять раз по сто ударов в столб.

Она покорно отошла и отправилась бродить по лагерю до самой темноты. Потом явилась в дом ликсы, села за стол. Майя-старшая опять принялась вокруг нее хлопотать, поила подогретым вином. Вечером, после того как протрубили отбой, прибежал Луций, кинулся к сестре, обнял ее и разрыдался.

* * *

День проходил за днем, а ни от Валенса, ни от Приска не было вестей. Аристей не возвращался. Ликса готовился переехать в канабу – дом его уже отремонтировали, Кориолла помогала увязывать Майе-старшей вещи. У нее самой почти ничего при себе не было. Она вообще смутно представляла, куда пойдет и как будет жить дальше. Мысль, что теперь-то данное отцом слово Валенсу вроде как утратило силу навсегда, ее совсем не радовала. Только бы Приск завернул хоть на денек в Эск! Приск бы все устроил!

Лагерь опять опустел – те, кто мог носить оружие, практически все ушли под знамена Траяна, ветераны из самых уже стариков вернулись в канабу – там с утра до вечера стучали топоры, визжали пилы и слышались окрики надсмотрщиков – почти все рабы превратились в строителей. Сколько будет еще таких вот уничтожений дотла и восстаний из пепла, нескончаемых перевоплощений Феникса, никто не ведал.

Из домика трибуна-латиклавия Кориолле пришлось выехать после возвращения ликсы в канабу – теперь она делила кров с женщинами камнереза Урса в одной из казарм. Сам камнерез с сыновьями спешно восстанавливал дом и мастерскую.

Порой девушка часами бродила по лагерю от барака к бараку и не могла остановиться – от этой ходьбы ей становилось легче, пустота в груди отступала. Жар движения растоплял холод в груди.

– А, вот ты где! – Радостный вопль заставил ее обернуться.

Она как раз шла к мастерским – заказать новую бронзовую накладку для сундука взамен сломавшейся – об этом попросила ее жена Урса.

В проходе между бараками стоял Нонний. При ходьбе он опирался на палку центуриона, но, кажется, при этом почти не хромал. За время выздоровления он оброс небольшой бородкой на греческий манер, да и лицо оставалось бледным. Но ни худобы, ни вялости Кориолла в нем не приметила. Она узнала – не могла не узнать этого бешеного центуриона, который объявил ее в прошлый раз своей наложницей.

– Я иду… – Она попятилась. – По поручению…

Потом развернулась и кинулась бежать. Не успела. Нонний одним прыжком настиг ее, ухватил за руку. Похоже, палка была всего лишь уловкой – рана его зажила.

– Отпусти! – Кориолла напрасно пыталась выдернуть руку.

– А теперь я буду тебя бить, – засмеялся Нонний.

Это выглядело как шутка. Но он не шутил. Центурион замахнулся и огрел ее своей палкой из лозы.

– Помогите! – закричала Кориолла.

Кто-то было сунулся к ним, но Нонний, нанеся новый удар, повернулся и рявкнул:

– Новобранца воспитываю. Пшел вон!

Тень тут же исчезла.

– Луций! Молчун! – закричала Кориолла, пытаясь вырваться из ловушки между бараками на какое-нибудь открытое место, где все увидят, что она вовсе не парнишка из пополнения легиона, а девушка, и Ноннию не дочь, и не жена.

Но ей это опять не удалось. Новый удар. Она сблокировала его рукой, прикрывая голову, и взвизгнула от страшной боли в предплечье. Ей показалось в тот миг, что левая рука сломана. А в правой был зажат злосчастный бронзовый обломок накладки от сундука. Обломок. Она размахнулась и всадила пластину из бронзы Ноннию в щеку. Тот взревел от боли. А она, визжа от ужаса, кинулась наружу.

На счастье, возле барака заметила знакомую фигуру.

– Молчун!

Раненый легионер точил меч. Но крик услышал, поднял голову, понял – что-то не так, и кинулся ей на помощь. Увидел ее лицо, покрасневшее от удара, изувеченную руку, ухватил ее за здоровую руку и пустился бежать – прямиком к дому префекта лагеря, буквально волоча девушку за собой.

Нонний, на счастье, их не преследовал.

* * *

Два дня просидела Кориолла в доме префекта, не выходя наружу. Сюда Майя-старшая принесла ее немногочисленные вещи. Потом приходила служанка с миской жидкой похлебки и сухарями. Медик на всякий случай левую руку поместил в лубки, синяки смазал мазью.

– Рука сломана? – спросила Кориолла.

– Нет, не думаю, – покачал головой медик. – Но в кости может быть трещина. Побереги руку.

Что теперь будет? Если бы Приск вернулся, он бы ее защитил! Он бы потребовал суда лично у наместника. Он бы обратился к Адриану, своему патрону… Почему Гай не возвращается? Где он?.. По ночам ей снился один и тот же сон: она дома, и дом цел; усадьба как в последнее лето – сирень под окнами, клумбы с левкоями. Кориолла сидит во флигеле и смотрит на фреску на стене. Прекрасная Примавера-весна, нарисованная Гаем, идет по зеленому лугу и собирает цветы.

«Кориолла!» – слышит она голос Гая со двора, вскакивает и… просыпается.

На вторую ночь сон был все тот же. Только длился чуть дольше. Кориолла успела выскочить из флигеля на зов. Залитый солнцем двор был пуст.