Однажды в замке... - Элоиза Джеймс

Через минуту оказалось, что Гауэйн имеет возможность увидеть жену. Поэтому она в сопровождении Бардолфа последовала за лакеем в комнату. Там уже были новый управляющий и мэры двух соседних городков.

Гауэйн извинился и отвел Эди в сторону. У визитеров хватило такта удалиться на другой конец комнаты, но Бардолф подошел к столу, стоявшему сбоку от стола герцога и сел. Отсюда он прекрасно мог слышать разговор.

Эди глубоко вздохнула: «Бардолф – не та проблема, о которой стоит говорить сейчас».

– Я вызвал… – Гауэйн осекся и одарил жену абсолютно очаровательной улыбкой. – Прости. Я хотел поговорить с тобой и обсудить сегодняшний дневной концерт.

Эди изумленно моргнула.

– Так ты сумеешь прийти! Великолепно!

– Боюсь, работы так много, что я не могу терять день. Но к делу, Эди. Я не могу позволить тебе играть на виолончели перед публикой, особенно в присутствии постороннего мужчины.

Эди была раздосадована, но не удивлена.

– У меня специальная накидка, сшитая по приказу отца. Она сделана из шелка в складку и полностью скрывает виолончель. Но дело в том, что истинного музыканта интересует, как я играю, а не как при этом выгляжу. Надеюсь, Ведрен именно такой музыкант, но, конечно, не узнаю наверняка, пока не услышу, как он играет.

– Прости, что огорчил тебя. Эди.

– Ты меня не огорчил.

– Рад это слышать.

Герцог снова адресовал ей ласкающую улыбку, намекающую, что он помнил, какое удовольствие доставляли их постельные игры. Ему.

– Ты не огорчишь меня, потому что я буду играть, когда и где хочу.

Эди едва не трясло от гнева, такого жаркого, что, казалось, все ее тело охвачено огнем.

Гауэйн прищурился. Она подняла руку до того, как муж успел что-то сказать:

– Возможно, ты чего-то не понял и считал, что отец диктовал мне обстоятельства, при которых я играла. Но этого не было. Я делала ему честь, соглашаясь на его желание не видеть дочь играющей на публике. Меня просили репетировать с девушками Смайт-Смит, и я отказалась. Хотя это было не единственной причиной моего отказа.

– Я был бы более чем благодарен, если бы ты пришла к такому же соглашению со мной.

– Соглашение, Гауэйн, подразумевает согласие. Я не согласна выполнять твои распоряжения. Собственно говоря, учитывая твою самонадеянность, я вообще не соглашусь принять никакие правила. Ты должен руководствоваться моими приоритетами, и если я решу пригласить всю семью Смайт-Смитов сюда и устроить концерт в ближайшей мэрии, то так и сделаю!

Гауэйн застыл, словно пораженный молнией, и это показалось Эди зловещим знаком. Она ненавидела ссоры. Мало того, старалась ни с кем не спорить. Но тут другое. Она должна постоять за себя. Он старается ограничить ее в праве играть. Для нее это самое важное в жизни. Музыка – это ее душа.

– А если бы я посетил концерт сегодня днем?

Его губы едва двигались.

Эди практически чувствовала заинтересованный взгляд Бардолфа, впивавшийся в ее лопатки.

– Буду счастлива тебя видеть.

– Но не согласна на мою просьбу не играть в присутствии других мужчин.

– Просьбы я не слышала. Зато слышала приказ, – заметила она.

– Пожалуйста, воздержись играть в присутствии других мужчин.

– Я не стану выступать на публике, если ты того желаешь.

– Спасибо.

Лицо Гауэйна было бесстрастным, но когда Эди взглянула в его глаза, ей вспомнилось озеро, покрытое льдом.

– Ты волен послушать концерт, поскольку, как я понимаю, волнуешься, что я…

Что?! Неужели Гауэйн вообразил, что она будет флиртовать с этим молодым французом? Отбросит виолончель и займется тем, что находит не только болезненным, но и неприятным?

Его взгляд стал еще более жестким.

– Я бесконечно доверяю тебе. Но мне не нравится тот факт, что твой партнер получит возможность смаковать свою похоть каждый момент вашей совместной игры.

Эди покачала головой, но неожиданно ощутила нечто вроде сочувствия к мужу.

– Ты не понимаешь, что такое дуэты. Я буду играть только с истинным музыкантом. Не проговори я с Ведреном два часа прошлой ночью, мне бы в голову не пришло с ним играть. Уверяю, он будет думать о музыке. Не о моей позе. Сегодня мы будем репетировать в саду, если захочешь присоединиться к нам, буду рада, – добавила она и, повернувшись, присела перед всей комнатой в реверансе, после чего выбежала за дверь.

Но ушла Эди недалеко. Миссис Гризли поймала ее, потащила в гостиную и стала бомбардировать вопросами. Прошло два часа. К ним присоединился Бардолф и пятнадцать минут повествовал о бельевом чулане в горном поместье около Комри: там завелись мыши.

Мыши?

Мыши были всюду. Но Эдит удалось внушить Бардолфу простую истину: мыши – это его забота.

Прошел еще час, прежде чем Эди поняла, что если не организует управление домом как следует, у нее никогда не будет времени поднести смычок к струнам. Очевидно, такое большое хозяйство вести нелегко.

И Эди постоянно думала о том, что сказал Гауэйн. Она не должна играть в присутствии мужчин. Это повергало ее в ярость, которой доселе она не ведала.

К тому времени как Бардолф позвал ее к обеду, Эдит была почти уверена, что слуги теперь поняли, как отныне будет вестись хозяйство.

А Гауэйн тем временем оставил всех посетителей и коротко переговорил с Ведреном. Уже через две минуты тот понял, что стоит ему опустить глаза ниже шеи герцогини, герцог просто его прирежет.

– Я бы и не сделал ничего подобного, – ответил француз и в оправдание добавил: – Когда музыкант играет, он думает только о музыке, ваша светлость. Хотя, конечно, сосредоточенность зависит от музыкальных способностей партнера.

В словах содержался легкий намек на то, что он так же не был уверен в таланте Эди, как она в нем. Оба были чертовски высокого мнения о собственных способностях.

Гауэйн взглянул в негодующие глаза молодого француза и понял, что тот не представляет угрозы его браку. Он вообще не думал об Эди, как о женщине: музыканты жили другими критериями.

– Верно, – сказал он, протягивая руку. – Предлагаю самое искреннее извинение за то, что оскорбил вас.

Молодой человек взял руку герцога, хотя не сразу. По какой-то причине Гауэйну это понравилось больше всего. Ведрен был готов покинуть замок, хотя отчаянно нуждался в деньгах.

– Сколько мы платим вам? – спросил он.

Ведрен вспыхнул, но назвал сумму. Должно быть, молодого человека задевала необходимость работать.

Гауэйн кивнул.

– Отныне мы удваиваем ваше жалованье.

Брови Ведрена сошлись.