Беатриче Ченчи - Франческо Гверацци

Она слышит шаги. Наконец из мрака отделяется чья-то тень; луч лампады упал на неё, и она видит перед собой почтенного капуцина, истомленного годами и постом. Беатриче с удивлением смотрит на это бледное лицо и не произносит ни слова. Старик поднимает руку и благословляет ее, произнося молитву, которая именем Отца и Сына и Святого Духа изгоняет нечистую силу.

– Батюшка! – сказала Беатриче, когда он окончил: – во мне никогда не обитала нечистая сила.

– Дай Бой, дочь моя, но она всегда летает вокруг вас, и потому надо быть всегда готовым устоять против неё. Хочешь, дочь моя, исповедаться? Я готов тебя выслушать.

– Завтра.

– Завтра! Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать тотчас? Разве человек знает, что будет завтра?

– Но вы застали меня врасплох, я не приготовлена, – я проснулась испуганная страшным сном!..

– А разве смерть объявляет о часе своего прихода? Разве она не является неожиданно, как тать ночной? Христос сказал…

В эту минуту дверь тюрьмы со скрипом растворилась и при свете факела было видно, как вошли следственный адвокат и с ним два жандарма. Они подошли к постели Беатриче с мрачными лицами, не выражавшими впрочем ни злобы, ни сострадания. Адвокат начал так:

– Если бы, отложив извещение, я мог изменить вашу судьбу, я сделал бы это охотно. Но, увы! дела такого рода не в моей власти! Тяжелая обязанность заставляет меня прочесть вам… ваш приговор…

– Смертный? – воскликнула Беатриче.

Капуцин закрыл лицо обеими руками; все прочие опустили головы. Беатриче с отчаянием ухватилась за рясу монаха.

– О, Боже! Боже! – кричала она. – Возможно ли чтоб я должна была умереть? Я так недавно родилась, зачем хотят отнять у меня жизнь таким ужасным образом? Господи!.. Господи!.. что я такое сделала?! Жизнь! Да знаете ли вы, что такое жизнь в пятнадцать лет?..

– Жизнь, – отвечал ей капуцин, – это бремя, которое увеличивается с годами. Счастливы те, которые не родились для этой ноши; после них самые счастливые те, которых Господь Бог отозвал рано! Дочь моя, дочь моя! что ты находишь такого в своих прошедших днях, что бы заставляло тебя желать жить?

– Ничего, – поспешила сказать Беатриче, потом она задумалась; в памяти её воскресла одна блестящая точка, но в ту же минуту исчезла и остался один мрак. – Ничего!.. ничего!.. – произнесла она с невыразимою грустью.

– Так ободрись же! Оставим скорей эту трапезу, где в яство нам подается прах земли, а в питие – слезы…

– Но как же, отец мой, какого же рода смерть?… О, Боже! Боже!

– Провидение готовит тысячи путей для того, чтобы оставить жизнь, но только один чтобы в нее войти! Что такое столетия перед дуновением уст Божиих? Слава проходит, а с нею и время, которое её несет. На пороге вечности года – это песчинки, которых различить нельзя. Обрати взор свой на небо, дочь моя, и позабудь все земное.

– О! Смерть!.. – с содроганием произнесла Беатриче, и это роковое слово, пройдя сквозь уста, обледенило их: холодный пот покрыл её чело, дрожь пробежала по всему телу… она была почти без чувств.

– Помогите! Помогите! – воскликнула Виржиния и уже бежала за спиртом и солями, но Беатриче пришла в себя и сказала:

– Прошло. – Она отстранила это лба волосы, покрытые потом, и, обращаясь к присутствующим, продолжала: – Извините меня, господа; это была минута слабости. её не избежал даже сам Христос… простите же её мне, большой грешнице. Теперь вы можете исполнить ваш долг; я вас слушаю.

Беатриче выслушала смертный приговор с большим хладнокровием. Когда адвокат вышел, она обратилась к Виржинии и взяла ее за обе руки.

– Сделай милость выйди на минуту, моя милая. Ты видишь, что времени остается немного; завтра… а прежде чем умереть, я должна исповедаться. Ступай сестра моя, я позову тебя…

У Виржинии разрывалось сердце; она вышла, не сказав ни слова, да если бы и хотела говорить, то была не в силах. Беатриче устремила задумчивый взор в тот угол тюрьмы, из которого вышел её духовник. К удивлению своему она увидела там человека на коленях, закрывшего лицо руками; на нем также был плащ капуцина, и он стоял так неподвижно, что не казался живым существом. Зачем этот человек здесь? И кто он такой, что осмеливается присутствовать при исповеди?

Беатриче молчит в недоумении; духовник также не решается произнести ни слова. Она смотрит тона одного, то на другого, и чувствует, что не в состоянии проникнуть в тайну.

Этот коленопреклоненный человек был не кто другой, как Гвидо Гверро, несчастный жених Беатриче.

Он встал, шатаясь, сделал несколько шагов; потом остановился и зарыдал.

– Кто это плачет? – сказала Беатриче; – я не думала, что в этом месте можно найти душу безутешнее моей.

Этот голос был для Гвидо райской гармонией. Он не в силах был выдержать и, откинув назад капюшон, открыл свое горящее лицо, прекрасное как голова Корреджио. Молча и весь дрожа, он подходит к Беатриче: она узнает его и отодвигается со страхом; тогда и Гвидо делает шаг назад: ни этот несчастный любовник, ни молодая девушка не только не смеют произнести ни одного слова, но они даже боятся дышать; в этой тишине только слышен звук цепей, волнуемых дрожанием рук Беатриче. Она избегает и ищет его глаз; наконец взгляды их встретились. Она прочла в его глазах страшную историю страдания и любви, и в этот миг всё забылось, кроме любви. Покоряясь непреодолимому чувству, она бросилась к нему, хотела обнять его, но вдруг остановилась и зарыдала. Остальные плакали, глядя на нее.

Духовник не дал им произнести ни слова.

– Я запрещаю вам говорить, – строго сказал он. – Одно слово, вышедшее из уст ваших, может проивнести смерть и другому из вас и вечный позор мне. Вы связаны брачным союзом. То, что Бог соединяет там, человек может разлучить, но но разъединить. Теперь довольно, дети мои…

И он твердою рукою хотел разлучить их. Беатриче с покорностью повиновалась; но Гвидо с негодованием оттолкнул капуцина. Тогда последний с нежным упреком сказал ему:

– Так ты хочешь покрыть стыдом мою седую голову за то; что я имел к тебе сострадание?

Гвидо склонил голову и поцеловал железный наручник, который сковывал правую руку Беатриче, он увидел на ней кольцо, которое прислал ей через Фариначчьо, и прошептал что-то, чего она или не расслышала или оставила без внимания. Между тем духовник накинул капюшон на голову Гвидо, и, обняв его; силой вывел из тюрьмы. Духовник объявил подозрительным сторожам, что его товарищ, измученный продолжительным бдением, не мог вынести душераздирающего зрелища; и затем он сдал его на руки братьям мизерикордии[49].

Беатриче осталась, как вкопанная, не отрывая глаз от двери, в которой исчез Гвидо; ей казалось, что она всё это видит во сне; только звук цепей при малейшем движении показывал ей, что она не спит. Она невольно взглянула на наручник, где Гвидо запечатлел свой поцелуй, и увидала на нем слезы, в которых играл свет лампады; они блестели как бриллианты, и она со вздохом сказала: