Сумерки - Дмитрий Глуховский

— Ах, вот как. Ну да, конечно… Что ж, придётся мне тогда как-нибудь иначе… — задумчиво протянул он. — Благодарю вас, вы мне очень помогли, — и ревматической пингвиньей походкой старичок заковылял прочь.

Он, наверное, очень спешил, потому и не заметил, как из его кармана выпорхнул и спланировал в грязь клочок бумаги.

— Постойте! Вы обронили! — но пока я подбежал к тому месту, где у него выпала бумажка, тугоухий старик уже успел скрыться за поворотом.

Отряхнув слякоть, я развернул её. Это был написанный перьевой ручкой, расплывающийся адрес, медленно превращающиеся в две кляксы название улицы и номер дома.

«Ул. Ицамны, 23»

Совпадение? Не может быть!

Имя Ицамны было знакомо мне лучше, чем имя любого другого индейского божества. Старший из богов, венец майянского пантеона, изобретатель письменности, покровитель учёных и астрологов, супруг светлой Иш Чель…

Мысли у меня в голове замелькали с головокружительной быстротой. Я словно нёсся в тележке аттракциона «Мёртвая петля», пролетая мимо обрывков образов, недодуманных и невысказанных предположений, силясь удержаться в ней, когда рельсы умозаключений закладывали особенно крутой вираж…

Старик искал то же, что и я — бюро переводов, которого, по утверждению охранника, нет и никогда не было, хотя я лично неоднократно заходил в него. Неважно, парит ли «Акаб Цин» где-то в тонком эфире, раз в столетие открывая врата в наш мир, или же просто размещается в подвале, но глубоко законспирировалось в преддверие милицейского бал-маскарада.

Значение имеет только одно: для двоих это бюро точно должно существовать. Для того, кто приносит туда новые главы дневника, и для перелагающего их с испанского на русский, чтобы затем вернуть переведённые страницы обратно. Вдруг бюро — всего лишь почтовый ящик для переписки двух этих людей?

И ведь лишь пару минут назад я разговаривал с человеком, который так же, как и я, был уверен в реальности «Акаб Цин»! Связь между ним и моей работой была бы не вполне явственной, и моё желание непременно обнаружить её можно было бы списать на отчаяние и шизофрению, если в довершение всего старичок не выронил бы записку с именем майянского бога. Могло ли всё это быть просто причудливой комбинацией случайных событий?

Наперёд зная ответ, я сорвался с места, и, крепко сжав бумажку в руке, кинулся догонять завернувшего за угол старика. Что-то подсказывало мне: в «Акаб Цин» мне больше не попасть никогда. Я мог только догадываться о том, что с ним произошло, отчего вход был запечатан, а само мистическое бюро отчалило от нашего измерения; но исчезновение его, очевидно, было необратимым.

Оттого ли, что я не выдержал посланных мне испытаний, оказался недостоин предложенного знания, по трусости и скудоумию предал небесное на расправу земному? Или же потому, что пережившие века страницы конкистадорского дневника были тем самым волшебным билетом в иные сферы мироздания, без которого проход туда простым смертным был закрыт?

Да пусть даже «Акаб Цин» банально эвакуировалось, получив звонок из милиции, — у меня наверняка не оставалось ни малейшей надежды получить новые заказы после того, как я предал бюро на расправу ГУВД и утратил оригинал одной из глав.

Так или иначе, единственный, уходящий в непроглядный туман канатный мостик, протянутый между мной и заказчиком, обрывался; меня лишали возможности сделать выбор самостоятельно. Должно быть, именно поэтому сейчас мне казалось, что нет ничего мучительнее, чем быть сброшенным с божественной колесницы и обречённым остаток дней брести по пыльной обочине заурядной в своей бессмысленности человеческой жизни — хотя ещё накануне я сам собирался отказаться от продолжения работы над дневником.

И вот судьба — по недосмотру или из жалости — дарила мне ещё один, последний, невероятный шанс: возможное знакомство с самим таинственным заказчиком, или хотя бы с его курьером. Я просто не имел права упустить его!

За какие-то две с небольшим минуты старик успел отойти на весьма приличное расстояние, и если бы не старомодная шапка, как поплавок, привязанный к грузилу его хромоты, дёргано выныривающая из моря голов, я бы неизбежно потерял его из виду.

Врезавшись в инертную человеческую массу, обозлённо распихивая её локтями, отдавливая ноги и игнорируя протесты и угрозы, я пробивался к своей цели. Барашковый пирожок, покачиваясь и погружаясь, просто плыл по течению толпы, в то время как я делал добрые шесть, а то и семь узлов, вполне достойных матерой акулы. Но — поразительное дело! — дистанция между нами при этом не сокращалась ни на метр. Как яростно я ни работал бы руками, вполне заслуженно нарываясь на тычки и оскорбления, какими мощными ни были бы мои гребки, они не могли приблизить меня к старику. Ощущение было не из приятных: я будто очутился в одном из тех бредовых сновидений, что высасывают из мышц всю силу: в них пытаешься бежать, но только тщетно перебираешь вялыми, как холодец, ногами, оставаясь на месте.

Вдруг, резко дёрнувшись, словно крючок закусила огромная рыбина, поплавок шапки стал уходить вправо и вдруг совсем пропал. Я постарался запомнить место, где он утонул в толпе, выскочил на проезжую часть, чуть не попав под гудящий басом грузовик, и помчался вдоль тротуара, как летучая рыба выпрыгивая над поверхностью, чтобы оглядеться. Вот тот самый рекламный щит, у которого он исчез! От наводнённого людьми проспекта тут незаметным притоком уходил вбок извилистый переулок; не повернул ли старик в него?

Снова вклинившись в толпу и расщепляя её плечами, я продрался поперёк широкого тротуара и растрёпанный, вспотевший, вывалился в убогую безлюдную улочку, застроенную облезлыми трёхэтажными домами. Определённо, в тот день мне везло нечеловечески: всего в трёхстах метрах я увидел знакомую ковыляющую фигуру. Окажись я тут всего на несколько секунд позже — я бы мог потерять старика: он как раз добрался до следующего перекрёстка и на моих глазах свернул налево.

— Стойте! Подождите! — выкрикнул я, что было сил, но он не обратил на меня ни малейшего внимания.

Проулок, в который он нырнул на перекрёстке, выглядел ещё более подозрительно: старинная, выложенная камнями мостовая, грязные дома с наглухо заколоченными ставнями, ни одной припаркованной машины, ни единой живой души.

Однако я даже и не подумал прекратить преследование: ведь если старик — действительно тот, за кого я его принимаю, я смогу получить от него ответы на все мои вопросы. На все! Кому, как не ему знать, чем закончилась экспедиция в сельву для поверившего в индейские предания и пророчества и сброшенного за это в майянский жертвенный колодец конкистадора? Ведь у него должны быть и другие главы дневника, если только они вообще существуют. Заходил ли он в бюро, чтобы справиться насчёт перевода последней части, конфискованной у меня майором, или хотел передать им новую главу? Быть может, она сейчас у него с собой, и мне просто нужно догнать его, представиться, объясниться…