6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

же туда, к раскинутым по невысокой длинной возвышенности пехотным окопам, желтеет сжатое поле.

Офицеры руководят постройкой позиции. Мы вдвоем с командиром 4-й батареи сидим в офицерской землянке.

– Что это? Слышите? Как будто снаряд просвистел над землянкой… – и не успел я окончить своей фразы, как наша землянка затряслась от сильного взрыва и из единственного небольшого оконца посыпались стекла.

Еще разрывы…

Мы выскочили наружу, и почти в этот момент новый снаряд ударил в самую землянку, в которой мы только что сидели. Завыли, зашипели мимо ушей осколки, вокруг нас дождем посыпалась земля.

Взрывы снарядов следуют один за другим. Лес наполнен дымом, тучей стоящим между деревьями. Люди скучились у орудий. Гробовое молчание, только глазами следят за разрывами германских бомб, бьющих по лесу. Неласково же нас встретил противник в первый же день нашего прибытия на место.

Около сорока бомб выпустили германцы по нашему лесу. В 6-й батарее убито семь лошадей и один человек – ездовой бомбардир Навозов. В 4-й потерь нет.

* * *

Странная судьба человека: Навозов был ранен, и когда я был в отпуску, он уже почти выздоровел и жил в своей семье. Он узнал о моем приезде и пришел ко мне.

– Ваше высокоблагородие, когда вы поедете в батарею, я поеду с вами.

– Зачем ты спешишь? Оправься хорошенько, поживи дома, чай, жена не гонит?

– Да уж вы, ваше высокоблагородие, уговорите его, бога ради, – заговорила и его жена, пришедшая вместе с ним. – Заладил одно: поеду с командиром, что хошь делай с ним!

Сколько я ни уговаривал Навозова остаться, еще полечиться, ничего не помогло.

– Поеду с вами, ваше высокоблагородие, я уж так положил себе.

Так мы и поехали вместе.

– К смерти своей стремился человек, – говорили про него солдаты батареи, и действительно, в первый же день прибытия на позицию Навозов был убит, и только он один.

Навозова похоронили на пригорке, на левом фланге позиции батареи, и каждый, проходя мимо большого белого креста на его могиле, неизменно снимал свою шапку и крестился.

– Вы стреляли когда-нибудь ночью отсюда? – спросил я у Л. Н. Карабанова.

– Нет, не стрелял.

Каким же образом немцы могли узнать о наших позициях в этом месте, совершенно укрытых густым лесом, даже и сверху? На этот вопрос мы ответа не нашли. Еще более странно то, что впоследствии неприятель уже этого леса никогда не трогал. Это был первый и единственный, но горячий обстрел.

* * *

– Ваше высокоблагородие, разрешите доложить, так что батарея просит дозволить ей самой построить землянку для вас и для господ офицеров. Значит, по-своему хотят ее делать, только извольте указать, – во время утреннего доклада преподнес мне фельдфебель Додельцев.

– Хорошо, пусть копают по-своему

Спустившись вниз, в косу старого елового леса, я указал место. В тот же день работа закипела, и по сделанной с места трассировке землянки я к ужасу своему увидел, что землянка грозит превратиться в громадное сооружение из нескольких комнат. Когда же мы сможем поселиться в этих хоромах? В один день их не соорудить! Делать нечего, набились как сельди в бочку в офицерскую землянку 5-й батареи и стали терпеливо ждать.

Эта работа шла с утра и до вечера и продолжалась около двух недель. В конце концов появилась целая квартира из пяти комнат: две маленькие лично для меня, две большие для офицеров настоящих и будущих и пятая комната – столовая таких размеров, что за поставленными вдоль посредине ее столами могло разместиться около семидесяти человек. Сверху землянки были положены толстые бревна в шесть накатов с двумя воздушными прослойками. Стены, пол и потолок забраны тесом.

* * *

В моей маленькой комнатке горит жестяная керосиновая лампочка, тускло освещая простой деревянный стол, стоящую на нем станцию полевого телефона, край табуретки и небольшой кусок пола. Кровать моя и углы комнаты остаются в полумраке. Я лежу на кровати, прислонив телефонную трубку к своему уху, и стараюсь уловить отголоски ночной жизни наших пехотных окопов.

– Наблюдатель шестой батареи, что у вас делается?

– В разведку ушли. А то все тихо.

– А колья будут сегодня вколачивать в проволочные заграждения?

– Так точно, кажись, что будут, рабочие уже пришли.

Ночную тишину нарушает неровная ружейная перестрелка. Через минуты три она смолкает.

– Наблюдательный, в чем дело?

– Разведка наскочила на немцев, маленько повыпускали крови друг из друга. У нас не то один, не то два раненых. Сказывают, что и немцам попало.

Я незаметно для себя засыпаю.

Утро. Солнечный свет врывается через наши узкие, расположенные у потолка окна. В столовой на столе уже шипит самовар, выпускающий целое облако белого пара. Офицеры встали и сидят за столом на своих привычных местах. Приходит с докладом фельдфебель.

– Пехота сказывает, ваше высокоблагородие, что сегодня ночью немцы ушли, а на их место заступили австрийцы. Перебежчик пришел.

– Ну, что же, легче будет нашей пехоте. Присаживайся, Димитрий Федорович, выпей чаю стакан.

Фельдфебель от удовольствия краснеет, как-то боком садится к столу на табуретку и долго вертит ложечкой в своем стакане. Я ему подвигаю коробочку с кристаллами лимонной кислоты. Он берет целый кусок, кладет в стакан и с перекосившимся лицом пьет эту бурду, не решаясь от нее отказаться. Мы все смеемся и заменяем его кислый раствор новым стаканом чая.

* * *

Я сижу на наблюдательном пункте командира корпуса генерала-адъютанта Куропаткина.

Мне приказано познакомить его с неприятельскими позициями, указать более сильные и более слабые места, средства защиты и прочее.

Генерала Куропаткина сопровождает командир бригады генерал Б.

Семнадцать лет я не видел генерала-адъютанта Куропаткина. Как сильно он изменился: вместо худощавого, еще молодого брюнета, каким я его помнил, я встретил рапортом седого, отяжелевшего старика. Не годы, видимо, а тяжесть пережитого так быстро состарила его. Тем не менее личное его обаяние сказалось с первых же слов и не оставляло меня все время, пока я, насколько мог, удовлетворял его бесконечную любознательность и поражался его быстрым выводам и точным заключениям.

– Ну, теперь я хочу посмотреть вашу батарею, – заявил мне генерал Куропаткин.

Пока он в санях делал объезд по дороге, я проскакал по снежным сугробам на позицию 6-й батареи напрямик и опять встретил его рапортом.

– Вы меня поражаете, – сказал генерал Куропаткин. – Каким образом очутились на батарее раньше меня?

– Проехал по прямой линии, ваше превосходительство.

Генерал Куропаткин рассмеялся.

И здесь он проявил удивительное внимание и заботливость к нуждам солдат, и когда он уехал, долго еще люди не могли успокоиться, вспоминая его разговор, расспросы, ласковую его